Джоан Пикарт - Семейные тайны Страница 26

Линдси открыла маленькую с серебряной защелкой сумочку и дала билет стоящему на входе человеку, в ответ получив программку. С поднятой головой она вошла в холл. Линдси знала, что выглядит неотразимо в своем роскошном туалете, но едва ли могла привлечь внимание толстосумов и знаменитостей, окружавших ее, – сейчас она была одной из многих в этом зале.

На ней платье из зеленого бархата с глубоким декольте, спадающее к полу мягкими складками. Стоячий воротник пальто на меховой подкладке, подобранной в тон платью, подчеркивал ее стройную шею, так же, как и высокая прическа из колец каштановых прядей, забранных вверх. Отсутствие драгоценностей придавало особую элегантность.

О да, подумала она вскользь, одеваться, двигаться среди толпы с надменной уверенностью человека, принадлежащего к высшему свету, – это она умеет. И никто со стороны не догадается, что изнутри она сломана, что душа ее раздавлена, и приходилось удерживаться от того, чтобы не заплакать. Под дорогим платьем Линдси Уайтейкер, выставленным на всеобщее обозрение, скрывалась Линдси Уайт.

Но стоило ей опуститься на ближайшее к проходу сиденье в центре партера и глубоко вздохнуть, как гам голосов, суета и волнение рассаживающихся зрителей, все, что окружало ее, перестало существовать.

Перед ее глазами стоял тот первый день в театре, когда она сидела в пугающей темноте без границ, погружаясь в гнетущую атмосферу искусственности и невсамделишности.

Мысленным взглядом она видела Дэна в роли парня-ветерана, только для нее, для нее одной выплескивающего наружу всю свою душу и сердце.

Огни померкли, потом снова зажглись, давая знак, что пора занимать места.

Линдси прищурила глаза, возвращаясь к действительности из мира терзавших ее мыслей. Свет снова погас, зато загорелись огни рампы. Линдси крепко, до боли, стиснула на коленях руки, так что костяшки пальцев побелели. Ее охватила темнота, стало трудно дышать, и вновь пришлось бороться с желанием вскочить и убежать из театра, как можно быстрее и как можно дальше.

Несмотря на то что она не сняла свое подбитое мехом пальто, ее пробил озноб.

Поднялся тяжелый красный занавес, закрывавший сцену, и обнажил подмостки с убогой мебелью, подсвеченные оранжевым светом. И на подмостки вышел он.

Высокий, темноволосый, величественный. Дэн заговорил, и Линдси почувствовала, как знакомый комок слез подступил к горлу. Ей и без того казалось, что все часы с момента ухода из его квартиры она проплакала, но теперь почувствовала, что не истощила и малой толики слез, и их теперь хватит на целую жизнь. Драма разворачивалась на глазах, сюжет закручивался с каждой сценой и строчкой. Глаза Линдси были прикованы к одному Дэну. Ничего не пропускающие и все запоминающие глаза.

А потом та сцена.

Молчаливые слезы текли по щекам Линдси, пока зал следил за кульминацией действия. Линдси услышала: какая-то женщина, сидевшая рядом с ней, начала всхлипывать.

Отзвучала финальная фраза, и занавес закрылся. Зал озарился огнями, но никто не сдвинулся с места. Ошеломленное молчание повисло в воздухе.

Но только на несколько секунд. Подобно сокрушительной волне, люди вскочили на ноги и взорвались аплодисментами. Раздавались крики «Браво!», скандировали имя Дэна. Линдси тоже поднялась, держась за спинку переднего кресла. Занавес еще раз открылся, и на сцене появились актеры, занятые в спектакле. Овация стала еще яростнее. Затем актеры отошли чуть назад, оставив Дэна у края сцены – наедине с причитающимися ему аплодисментами. Он был бледен, но улыбался и кланялся. Линдси видела слезы, которые блестели в его глазах. Задыхаясь от рыданий, она побежала по проходу и буквально рухнула в первое же такси.

– Отель «Виста», – сказала она шоферу, потом опять откинулась на сиденье. Дэн взял свое!

Линдси почувствовала такое холодное одиночество, с каким никогда ранее в жизни не сталкивалась. В отеле она ухватила за лацкан посыльного, как раз уходящего с дежурства, и стодолларовая банкнота промелькнула перед его глазами, перекочевывая из ее руки в его карман раньше, чем он успел понять, что от него требуется. В номере Линдси переоделась в коричневый кашемировый свитер, заказала кофе и тосты.

Странно спокойная, чувствуя себя пустой раковиной в драгоценной оправе – такое сравнение родилось у нее при взгляде на себя в зеркало – она ждала посыльного. Весь вечер и всю ночь Линдси получала от него газеты, покупаемые по мере появления в киосках.

На рассвете посыльный занес ей в номер последнюю газету с рецензиями на премьеру. Линдси расплатилась с ним еще одной стодолларовой банкнотой и улыбнулась ему, когда он, пятясь, с благодарностями, выходил из комнаты.

Линдси прочитала все высказывания критиков, потом схватила газеты в охапку и прижала к груди, зажмурив глаза.

– Милый, ты понравился им, – прошептала она. – Всем им понравился точно также, как и мне. Черт возьми, покажи всей этой своре, на что ты способен. И, о Боже, я всегда буду любить тебя, Дэн О'Брайен.

Она сложила газеты в чемодан и позвонила в холл.

– Это мисс Уайтейкер из пятнадцатого номера. У меня просьба – спустить багаж вниз и приготовить счет. Да, еще просьба – вызвать такси. Скажите шоферу, что счетчик он может включить прямо сейчас и что я поеду в аэропорт Кеннеди. Спасибо.

Когда последний чемодан был закрыт, Линдси увидела на кровати зеленое бархатное платье, в котором находилась в театре. В мягкие складки материи была вложена драгоценная ветка вербы.

Дэн вернулся домой где-то около семи утра. После спектакля его гардероб обогатился смокингом и прилагающимися предметами туалета. Новый костюм на редкость шел ему.

Но он чувствовал себя неудобно в этом наряде, как будто его одели в шкуру пингвина. Дэн бросил куртку на софу, стянул накрахмаленную рубашку и штаны и снял туфли, прежде чем растянуться на кровати. Он был в полном изнеможении, и возбуждение, переполнявшее его во время представления и позже, на шумной вечеринке в «Русской чайной», сменилось депрессией. Там, в чайной, всякий раз, когда посыльный приносил очередную кипу газет с рецензиями на спектакль, а точнее – на игру Дэна, торжественно открывалась новая бутылка шампанского. Он весь пропах спиртным, табаком и духами сладострастной блондинки, все эти часы провисевшей на его руке, чье имя он даже не удосужился спросить.

Дэн понимал, что это был поворотный пункт в его карьере. Теперь он вышел на большую дорогу. Если он потеряет мощь и блеск игры, то будет забыт. Но Дэн не позволит этому случиться. Он держит свою мечту в руках и будет обращаться с ней, как с драгоценным и хрупким даром, не давая ему разбиться и превратиться в груду никому не нужных осколков.