Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку Страница 29

Уже трудно было понять, где что. Где малина, где Лёшкины пальцы, где моя грудь, где его живот. Всё имело малиновый вкус. И невозможно было насытиться ей.

Я вплотную приблизилась к точке кипения. Выбила из его рук опустевшую плошку: она отслужила свое, она больше не нужна. Та глухо стукнулась о толстый ковер, но не разбилась, закатилась под диван. Лёша понял намек. И тогда в мире остались лишь он и его замечательные руки. Как я раньше обходилась без твоих рук, Лёшка?!

А еще были тесные джинсы, которые ужасно мешали нам обоим. Свитерок не мешал, он уже давно превратился в неправильный шарфик с рукавами, болтающийся на шее. Джинсы. Нужно скорее от них избавиться.

Я не стала дожидаться, когда он поможет. Расстегнула молнию, начала было стаскивать их. Но Алёша, новый, невероятно желанный Алёша, вдруг превратился в Лёшку: старого, бестолкового Лёшку Дружникова.

— Подожди, — положил ладонь на прореху в джинсах.

Ну что опять! Я не выдержу еще одного обмана.

— Подожди, я должен сказать…

Только не это. Ему нельзя говорить. Стоит ему раскрыть рот, как он тут же все испортит. Так было всегда, так будет и в этот раз, я знаю.

— Нет! — возможно, я одернула его слишком резко. — Не надо! Тебе нельзя говорить, ты слишком…

Осеклась, едва не выговорив "косноязычен". Это правда, но эта правда может оскорбить любого, тем более такого ранимого, как оказалось, Алёшу. Снова обидится. Снова уйдет. А я снова останусь наедине со своим повышенным градусом.

— Косноязычен? — он сообразил, что я хотела сказать. А может, и впрямь превратился в телепата. Да, скорее всего. По-моему, он и слова-то такого раньше не знал. Точно, телепат!

Ну вот. Я его все-таки оскорбила. А ведь не хотела. Тенденция, однако.

Значит, все снова уйдет в слова. Слова не нужны, Лёшка, когда есть твои замечательные руки и губы. Не нужно говорить!

— Ты права, у меня нелады с языком. Но только в твоем присутствии. Подозреваю, что я всегда казался тебе идиотом.

Я чуть не кивнула, но вовремя сдержалась. Впрочем, не так уж вовремя, запоздала на долю секунды. Он то ли увидел мой кивок, то ли угадал по глазам. Но не обиделся, хихикнул:

— Ты дурно на меня влияешь. Нет тебя, и я нормальный. Как-то ведь я учился, осиливал науки. Как-то поднял бизнес, и неплохо поднял, между прочим. Можешь не верить, но эти мои, как ты выразилась, братья, на самом деле не бандиты, а помощники и охранники. Никуда не денешься: время такое, без охраны никуда. И я не бандит, не уголовник. Я нормальный человек, Наташка! Только в твоем присутствии становлюсь непонятно кем. Но я обязательно исправлюсь.

Дураком ты становишься, вот кем. Ну кто тебя тянет за язык? Кому нужны эти твои слова? Ведь вот же я, вот она! В твоих руках. У тебя под ладонью бьется мое сердце, кардинально поменявшее дислокацию. Ты забыл, что нужно делать с женщиной, ты опять слова говоришь вместо того, чтобы работать руками. Дурак ты, Лёшка. Дураком был, дураком остался. А слова про исправление — всего лишь слова.

Но говорить это вслух я не решилась. Если человек сам не понимает, говорить бесполезно. Лучше объяснить действием, до тугодумов это лучше доходит. Я прижала его руку, так и лежащую в прорехе джинсов, к животу: мир состоит не только из слов, Лёша. В нем есть еще плоть, твоя и моя. Моя плоть уже твоя: вот она, под твоей ладонью. Так дай же мне свою!

Он понял мой призыв. Припал к груди, провел языком по соску. Это ведь лучше слов, глупый! Рука в прорехе джинсов тоже ожила, преодолела тонкую преграду трусиков. Мое передислоцировавшееся сердце с готовностью впрыгнуло в его ладонь и забилось там испуганной птицей.

Вот так, Лёша. Не разговоры надо разговаривать, когда рядом с тобой женщина всей твоей жизни.

На мне все еще оставались джинсы. Я поерзала, пытаясь выбраться из них без помощи рук. Руки в это время стаскивали брюки с Алексея. Он понял мое движение, и пришел на помощь. Джинсы вместе с трусиками отлетели куда-то в угол.

Одно облако поглотило второе, и мир кончился.

Не навсегда, всего лишь на несколько мгновений. Но в эти мгновения было только бескрайнее, как вселенная, облако. И было в этом облаке все, из чего складывается счастье. Было в нем тепло, и была прохлада. Был свет, и была тьма — всего в меру, чтоб не в ущерб друг другу. Была в нем клубника, и был острый перчик: забавное сочетание. Была гроза, необузданный взрыв стихии, и был летний зной, удушливый, липкий. Был оглушительный фейерверк, и была умиротворяющая симфония покоя. Была даже маленькая смерть, и была огромная, бесконечная жизнь.

А потом облако растаяло. Сначала было два облака, потом они слились воедино, а потом не стало ничего. Лишь просторная кровать под балдахином, и два распростертых тела на смятых простынях из шелка.

— Люблю тебя, жена! — сказало одно тело другому.

— Не порть все, — ответила я, и уткнулась носом в теплую Лёшкину подмышку.

Приехали.

Вот тебе и финал. Наталья еще не приступила к настоящему сюжету, а уже поставила точку. И что это было?

Что было — она попытается разобраться потом. Сейчас бы понять, что получилось.

Не детектив — факт. Но это полбеды. Будь это любовный роман — можно бы попытаться пристроить его в другую серию, в любовную. По крайности, в другое издательство. Наталья, конечно, далеко не звезда современной литературы, издатели в очередь не выстраиваются, но отчего бы ни попробовать: попытка не пытка.

Беда в том, что получился у нее не роман, а черти что и с боку бантик. Это даже не повесть. Для рассказа велико, для повести мало, а уж для романа и подавно. Девать этот "шыдевр" литературного мастерства некуда. И это тоже факт, как ни крути. Хоть сейчас распечатывай и бросай в камин, которого у Натальи и нет к тому же. На худой конец щелкни по файлу правой кнопкой мыши, выбери в выпавшем меню команду "удалить", и подтверди: "ОК". И вся недолга: в мусорной корзине этому "гениальному творению" самое место.

Казалось бы, чего проще?

Но удалять не хотелось. Пусть даже получился "шыдевр". Пусть результат трудов не подходит никуда, никому, ни под что. Главное, что он подходит Наталье. И не просто подходит — он ей почему-то дорог. Почему — она разберется позже. Главное, что дорог. Чем — этот вопрос она тоже отложит на потом.

А что она станет делать сейчас?

Мечтать.

О малине. Об облаках. Об Алёше. О его руках. О губах под ровной щеточкой усов. И снова о руках, которые данным давно уже не крюки: баловливых, деятельных.

И куда ее эти мечты приведут? У нее, между прочим, муж есть. Любимый, между прочим, муж. Даже если чуть-чуть поднадоевший — все равно свой, все равно родной.