Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку Страница 28

В ящике знакомая баба противным голосом визжала что-то про летчика Экзюпери, а потом там же, в ящике, сказали, что эта песня называется "Нежность". Вконец опупели: при чем тут летчик, бабий визг, и какая-то нежность? Некстати вспомнилось что-то из прошлого: бабу эту, вроде, Дорониной кличут. Модная вроде артистка была когда-то. Миша еще маленьким был. Еще память присутствовала.

Хорошо, что телевизор есть. Если Миша что и забудет, телевизор всегда подскажет. Колян на него виды имеет: продай, да продай. Типа, сколько водки на него купить можно. Дурак человек, ни хрена не понимает: без ящика Мише будет трудно вспомнить, кто есть кто. Разве б он вспомнил про летчика Экзюпери, если б не ящик, не тетка эта?

А главное, с кем бы он пил ночью? Колян вечно отрубится часов в десять, как младенец. А Мише что одному делать? Спать — только водку переводить. Он не для того последние деньги на нее тратит, чтобы тупо завалиться в постель. Нет уж. У него ящик есть, а ящик, это завсегда компания. Миша с дикторами чокается, разговаривает. Чего не поговорить с умным человеком? Миша ему:

— Понимаешь, брат, фигня какая! Люди перестали общаться!

А диктор не только соглашается, но с ходу подхватывает. Оттого, говорит, и беды все, посмотри, Мишаня, что вокруг творится:

— В Юго-Западном округе Москвы преступник отобрал у кассира пункта обмена валют миллион рублей.

— Хех! Дык хорошо, что не евро!

— В Нигерии боевики напали на нефтепровод компании Шелл.

— Ёханый бабай! Совсем от рук отбились, папуасы!

Живой диалог, общение! Пить одному — дурной вкус. Только алкаши пьют в одиночестве. Миша до такого никогда не опустится. Он уважаемый гражданин. Участковый так и говорит:

— Ты, — говорит, — гражданин, дисциплину не хулигань.

Так Миша и не хулиганит. Тихонько сидит дома, с умными людьми беседует под рюмочку. Он никому не мешает, ему никто не мешает. Никто. Кроме соседки. Ух, и склочная же баба! У всех соседи как соседи, а Мише эта фифа с собачкой досталась.

Миша, конечно, негодяй. И смерти, по крайней мере на страницах книги, вполне достоин.

Но месть не грела. Странное дело — Наталья едва ли не каждое утро просыпалась с ненавистью к соседу, душа ее при этом клокотала и требовала сатисфакции. А сегодня не греет. А раз не греет — дела не будет. Может, и интересно показать деградацию алкаша глазами самого алкаша, но как-нибудь в другой раз. Не сегодня.

Как можно отвлекаться на алкаша, если Наташа с Лёшкой еще не нашли общего языка?! Так и бросить их одних там, в придуманном мире? Не выплывут ведь сами, утонут.

Отстранившись от мозга, руководствуясь исключительно повелением души, пальцы забарабанили по клавишам.

Как хорошо, что запереться изнутри невозможно. Все-таки Дружников здорово изменился, если предусмотрел такую важную мелочь.

Будь на двери задвижка, я бы непременно ей воспользовалась. Хотя бы для того, чтобы продемонстрировать Лёшке степень обиды. Еще бы: бросить меня в такую минуту! Да за такое надо наказывать самой страшной карой!

Но задвижки не было. А значит, мстить не придется. Вернее, самую страшную кару можно заменить легким наказанием. Чтобы знал: так не делается. Нельзя бросать даму в состоянии сильного кипения.

Когда Дружников снова возник на пороге, градус моего накала значительно понизился. Но я все еще была "тепленькой". Не до такой степени, чтобы броситься к нему на шею от радости. Однако себе лгать бессмысленно: я была рада его приходу. Так рада, что…

При этом внешне старалась радость свою ничем не проявить, тщательно демонстрировала неудовольствие. А градус уже начал повышаться сам по себе. Лёшка еще не прикоснулся ко мне, а я уже почти растаяла. Но только внутри. Снаружи старалась быть похожей на Снежную Королеву. И пусть кому-то это покажется глупым.

Лёшка что-то прятал за спиной. Подошел вплотную:

— Закрой глаза, открой рот.

— Щаз!

Ай-ай-ай, возмутился филолог. Нелегко нам, филологам, живется. Попробуй договорись с внутренним цензором.

— Ну открой!

Черт его знает, этого Дружникова. Или меня саму. С чего вдруг я послушно раскрыла рот? Ведь собиралась капризничать. А сама по первому требованию зажмурилась, рот открыла. Или почти по первому, не велика разница.

Еще до того, как язык ощутил вкус, в носу защекотался с детства знакомый аромат.

— Помнишь?

Помню. Я все прекрасно помню. Густой вечер в деревне. Ленивая перебранка собак вдали. Чуть нетрезвые голоса, не слишком стройно выводящие "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина". Среди хора очень четко слышится папкин голос. Родной-родной, аж сердце защемило. Папка еще был жив… Бормочущий телевизор в комнате. Нелепый в своей влюбленности мальчишка на корточках перед диваном. Ладони, сложенные лукошком. Ягоды, спелые и не очень, вперемежку с листьями.

Малина…

Уже не та, собранная в темноте с куста. Потому что Лёшка уже не тот. И не тот вокруг мир. Нет больше папки, а мать стала предательницей.

Но Лёшка по-прежнему рядом, пусть и другой. И малина. Пусть не в ладошках, а в керамической плошке. Без листьев и незрелых ягод. Но это та же малина, хоть и совсем другая. И запах тот же: сладкий, мягкий.

Тогда, в прошлой жизни, Лёшка подставил ладошки, и я брала из них по одной ягодке аккуратно, стараясь не испачкаться. В этой жизни все иначе. Я стою перед Лёшкой. Или нет, перед Алексеем. Открываю рот, и он кладет в него очередную ягодку. Своими пальцами. Не боясь испачкаться.

И правильно. Не нужно бояться, Лёша. Малиновый сок очень вкусный. Особенно с твоих пальцев. Только не говори ничего, не нужно. Не порть все, как ты умеешь. Лучше покажи, что бывает с облаками, когда они, такие разные, сливаются воедино. Покажешь?

До безумия захотелось малины. Чтобы защекотался в носу с детства знакомый сладкий запах. Чтобы Наталье, как и героине, кто-то аккуратно опускал в рот ягоды.

Кто-то? Ой ли? А если честно, чтоб как на духу?

Ладно, обойдемся без душевного стриптиза. И без него все понятно.

А еще… Еще до безумия захотелось узнать: что же происходит с облаками, когда они, такие разные, сливаются воедино.

Жаль, что она не Наташа.

Как много ягод вмещается в крошечную плошку!

Одну за другой Лёша клал их мне в рот, а они никак не кончались. Я ловила готовые сорваться с его пальцев капли восхитительного малинового сока. Иногда не успевала, и тогда Алёша пил разбившиеся капли с моих губ, со щек, с шеи. Надеюсь, ему они были так же вкусны, как мне драгоценные капли с его пальцев. И не было больше никого и ничего во всем мире. Только мы. Только я, Алексей, и наша малина.