Мария Метлицкая - Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты Страница 29

И не знает она, бедная, что ей делать. И вот на этот вопрос в ее любимой книге ответа нет. Но все решается, как всегда, само собой. Соседа вызывают спешные дела в Петербург, и она остается одна на территории их любви. И ходит кругами, и почти воет от тоски, и гладит рукой их скамейку, и целует курительную трубку, которую он позабыл – и это все, что у нее осталось от их любви. И плохо варятся варенья этим летом, и плохо солятся рыжики и маринуются огурцы. Молоховец была бы ею недовольна.

Но подошло время собираться домой, и она, бледная, измученная, с потускневшими волосами (это случается с медноволосыми людьми) возвращается в Москву. И молчит, и слоняется по дому, где все немило, все – тоска. Плачет, почти не ест, плохо спит – мается. Maman настаивает на докторах, муж расстроен и пожимает плечами, и нагло ухмыляется «мышиная» горничная, невольная свидетельница ее тайной радости и скорой беды. А догадливая кузина щурит глаза и грозит изящным пальчиком, дескать, все, милая, с тобой ясно. А ей от этого не легче. И пьет микстуры, и кутается в шали, и слоняется без дела, на все наплевав. Запустила дом, с дочкой – то прижмет к сердцу и рыдает, то скажет сухо: «Пойди к себе».

И ездит в церковь чаще прежнего. Так проходит зима. А к весне она вдруг начинает много спать и много есть. Пьет много кофе со сливками и ест пироги и сладкое, и припухает милое лицо, и отекают ноги, а домочадцы радуются – оттаивает. Но и вправду к Пасхе она оглядывается и видит: дома запустение, грязь, паутина, посуда не чищена, муж не обихоженный и жалкий, – и она берется за дело. К Пасхе все сверкает. И пекутся куличи. Где ты, где, моя верная советчица, как я позабыла про тебя, уж ты-то точно не подскажешь ничего плохого. И делаются пасхи – заварные и миндальные, сливочные и с фисташками, и красятся яйца в лоскутах шелковой материи. И куличи пекутся простые и с цукатами. И вновь советует ей верная Молоховец, как придать сахару вкус апельсиновой цедры и запах флердоранжа, и еще как сделать сахар с ароматом кофе или ванили. Вдобавок пекутся крендельки и штрудели с маком. И приходит Праздник!

А к маю ищет причину, чтобы не ехать в деревню, потому что больно, больно. И судьба опять решает за нас – приходит письмо, что был пожар и дом сильно пострадал. Причину утаивают, естественно. Муж едет на место, возвращается расстроенный, восстановить нельзя, а надобно сносить, и опять нужны деньги, деньги, деньги. И продают они свое хозяйство соседу. Без выгоды, а что делать?

А она пугается своих мыслей, что рада в душе, что так все вышло и что некуда ей больше ехать. И еще: что это наказание за ее грехи и что уж совсем образно – это пепелище ее любви.

А потом выясняется, что опять беременна, и доктор считает, что это кстати, и едут они с maman на лето к родне в Малороссию погостить. Там видят, что дамы живут вполне без хлопот, не бьются по хозяйству, гуляют, читают книги, выписывают журналы мод, земли их богаты, климат теплый, дети не болеют. Они купаются в широкой и теплой реке, едят сочные персики и груши бергамоты – и много смеются.

Вернулась здоровая, окрепшая, разобралась по хозяйству. Но тревожил муж – возвращался поздно, и коньяком от него пахло сильнее обычного, глаза воспаленные и беспокойные. В общем, вид хуже некуда. Ночью проснулась – в спальне его нет, вышла – сидит в столовой, курит. Сначала отнекивался, потом признался, что проигрался. Все деньги, вырученные за имение, да еще и из ее приданого тоже. Долгов наделал, бессердечный. Плакал, целовал руки, стоял на коленях. Казнился. Ушла в кабинет – просидела до утра в горьких думах. К утру разболелся низ живота. Думала-гадала, как быть, и решила: дом продавать жалко, а вот сдавать его часть – разумно.

Обрадовалась, что так скоро к ней пришла такая хорошая мысль, разбудила мужа, а он со сна мало что понял, а только кивал и соглашался. Придерживая живот, прихрамывая (болит!), осмотрела дом, вызвала мастеровых – и закипела работа. Родственницу (а она все жила, бедняга) опять задвинули в чуланчик – ей-то уж все равно. Из комнаты с окном на флоксы сделали маленькую столовую, дальше – спальню и прихожую, еще отдельный вход. Квартирка получилась маленькая, но уютная. Решили сдавать с обедами и семье без детей. Все – выход. И потихоньку отнесла она в заклад и брошь с изумрудом, и браслет с сапфиром – подарок мужа, и серьги с бриллиантами – из приданого. Обратно за ними не вернулась. Бог со всем этим!

Сын родился раньше срока, но выжил и, конечно, был очень слабеньким. Но муж сына обожал, не спускал с рук, баловал, возлагал надежды. Да, между прочим, той осенью, в спальне, под креслом она нашла дамскую заколку, узнала ее – такая в точности была у кузины, но скандал решила приберечь на «потом», заколку убрала, а затем о ней и вовсе забыла. Столько всего навалилось! Как-то, перебирая гардероб, наткнулась на те наряды, что купила на курорте, примерила – все, конечно, тесно, даже обувь, да и из моды уже вышло. Всплакнула, непонятно кого жалея сильнее – себя или выброшенных зря денег и неполученного удовольствия. Ботиночки отдала горничной, а платья отнесла в церковь. Рассматривая себя в зеркале, поджимая губы, видела, как по дням, по часам истекает ее женская прелесть и миловидность – тяжелеют ноги, опускаются груди и живот. А волосы, ее гордость, тоже редеют и тускнеют, и уже пробивается седина. А морщины?.. Да что говорить!.. И скоро перестала разглядывать себя в зеркале. Совсем.

А вот муж стал попивать, правда, дома – херес, ликер, коньячок. Она запаха не переносила и отделила его в кабинет. А он и не сопротивлялся. Но все-таки иногда еще мечталось, что будет полегче, поменьше забот и что поедут они надолго к морю – ведь дети так слабы, им так не полезен московский климат. И что еще съездит в Ревель к подруге, а в Варшаву перебралась ее крестная, и как бы хотелось повидаться с ней. И еще очень хотелось на зиму теплой и легкой шубки, почти пальто, суконной, подбитой рыжей куницей – рыжий ей по-прежнему шел. На эту шубку она ходила любоваться на Кузнецкий. И хотелось опять обновить мебель и хоть изредка посещать модный «Славянский базар» – шикарный и вкусный. Мы не загадываем, мы – мечтаем.

Но с каждым годом надежд оставалось все меньше, да, правда, сил и желаний тоже. Да вот и болячки появились, и похоронила она maman, и стал болеть муж, и уже почти не вставал, надрывно кашляя по ночам. И дочка вышла замуж, и свадьба была не из пышных, а денег потратилось много. И сын много курил и выпивал, и играл в карты, и не нравились ей его друзья – пустые люди. А потом еще связался с актеркой и совсем пропал – страдал, мучился, а вместе с ним страдала и мучилась она, ворочаясь и тяжело вздыхая по ночам. И только молилась, молилась. И уехал сын в Черногорию, спасаясь от несчастной любви. Да там и сгинул.