Развод не дам. Точка - Галина Милоградская Страница 29

— Здравствуй, солнышко! — жизнерадостно говорят на другом конце провода. — Это Люба, твой заказчик. Неужели Алекс наконец нашёл нормального менеджера? Солнышко, ты всё-всё угадала! Сейчас передаю бумаги в бухгалтерию, ждите оплаты. Хотела лично поблагодарить. Спасибо и удачи!

Я не успеваю даже слово вставить — Люба уже отключилась. Медленно опускаю трубку. Никита тихо свистит.

— Чего там? — спрашивает кто-то.

— Одобрила! — восклицает Никита. И все вдруг разражаются громкими криками одобрения. Волна позитива такая мощная, что меня подхватывает и несёт на ней куда-то вверх. Мне аплодируют, поздравляют, тянут большие пальцы вверх. Словно я заняла первое место на Олимпиаде, не меньше. Не могу перестать улыбаться. Из всех взглядов чувствую один — Алекс стоит у двери в кабинет и с улыбкой смотрит прямо на меня.

Впервые соглашаюсь пойти на обед с ребятами, до этого отказывалась, как-то неловко было. Обедала на кухне одна. А сейчас мы спускаемся в столовую, которую столовой язык не оборачивается назвать: хром, стекло, куча зелени и разнообразие блюд, не хуже, чем в пятизвёздочном отеле. И вкусно.

Я ем молча, прислушиваясь к болтовне девчонок и неспешно рассматривая интерьер. Сердце падает в желудок — опять та девушка, сидит через два столика. Ну, почему я не могу вспомнить лицо той, из Сочи? И почему мне кажется, что она очень на неё похожа?.. Как-то неуютно становится. Радость испаряется. Доедаю через силу, ухожу первой. На девушку больше не смотрела, хотя очень хотелось. Но не подходить же к ней, не спрашивать напрямую. Бред какой-то…

— А больше тебе ничего не дать? Может, сразу раком нагнуться и булки раздвинуть?! — встречает ледяной рык, в котором с трудом узнаю Алекса. — Я тебя сам натяну, если ещё раз срок просрёшь! И буду драть, пока работать будешь!

От этого тона хочется провалиться сквозь землю или стать невидимкой. И в то же время контраст привычного Алекса и этого сшибает с ног. Сердце бьётся быстрее. Я просачиваюсь к своему столу, когда Алекс выходит из кабинета.

— Не управишься за сутки, готовь вазелин и постарайся сделать так, чтобы я кончил быстрее!

Раздражённо выдохнув, он сбрасывает звонок и замечает меня. Стремительно краснеет, смущённо трёт шею.

— Прости. Некоторые люди понимают только так. По-хорошему с ними уже не работает.

— Понимаю, — киваю и не могу перестать улыбаться: Алекс выглядит, как нашкодивший щенок.

— Я редко так разговариваю, просто… — Он вздыхает, отводит глаза.

— Зачем вы оправдываетесь? Я — взрослая девочка, понимаю что к чему.

— Если что, я не по мужчинам, — говорит он и закатывает глаза, поняв, что сказал. Даже жалко его становится.

— Это я знаю. — А теперь вырывается у меня. Тоже краснею, потому что его взгляд моментально впивается и заставляет сердце биться быстрее. Да, теперь он знает, что я у Юльки точно спрашивала.

— Вот как? — Алекс уже у стола. Сесть я не успела, стою, смотрю на него, как загипнотизированная. Воздух накаляется, становится сложно дышать. — Выходит, тебя это интересовало?

— Нет, Юлька просто сказала, что ты разведён. — Сглатываю, смотрю в глаза, чтобы не опустить взгляд ниже. «Как он целуется?» — мелькает короткой вспышкой в голове. Не замечаю, что перешла на ты.

— А мне она сказала, что ты тоже разводишься, — тянет он низко. Мурашки проходят по телу.

— Да, — выдыхаю. Какие у него зеленющие глаза, оторваться невозможно! Ресницы длинные, а брови чётко очерченные. Движение воздуха, он делает шаг вперёд, но моментально отшатывается — в офис заходят ребята. Момент растворяется.

До конца дня сижу в прострации. Что это было? Неужели Юлька напророчила роман с начальником? Это даже звучит пошло! И какой роман вообще, я ещё официально замужем и встречаться, пока в браке, ни с кем не собираюсь. Я не Марат, изменять не стану, даже если между нами уже всё кончено. Не стану же?.. Надо найти уже адвоката, и поскорее.

До конца рабочего дня мы больше не пересекаемся. Алекс уезжает по делам, я, разобравшись со своими, ухожу в шесть. Стараюсь не думать нём, а всё равно думаю. Хотя почему нельзя? Он так отвлекает!

Захожу домой и смотрю на ботинки Марата. Слышу его голос — о чём-то смеётся с Каринкой. Сердце сжимается, но тут же наливается кровью и продолжает биться ровно. Если пришёл повидаться с дочкой, не стану мешать. Иду в ванную мыть руки. Марат как из воздуха материализовался — подпирает плечом дверной косяк.

— Привет, — говорит тихо. — Как прошёл день?

— Когда ты уйдёшь? — Вытираю руки, обхожу его, иду в спальню переодеться.

— Это и моя квартира. Я имею полное право тут жить.

— Что? — ослышалась. Ослышалась же, правда? — Ты ещё не понял? Мы разводимся. Это всё.

— Значит, поживу тут до развода, — невозмутимо пожимает плечами.

Сюр. Секунда, другая, и я начинаю хохотать.

Глава 24

Агата

Смеюсь так сильно, что начинает болеть живот. Абсурд зашкаливает. Смех стихает резко, как только вижу огромные радостные глаза Каринки. Как удар под дых. Марат вообще понимает, как делает ей больно? Для него это до сих пор игрушки? Неужели не понял, что это окончательно? Каринка несмело улыбается, и я чувствую, как сердце стремительно покрывается трещинами. Каждую из них чувствую.

Присаживаюсь на корточки, смотрю в голубые глаза. Вздыхаю и слабо улыбаюсь. Не должен был происходить этот разговор. Не так, не при Марате. А может, при нём лучше. Но почему опять я должна это говорить?!

— Кариш, мы с папой расстались. То, что он будет жить с нами какое-то время, ничего не меняет. Он любит тебя и будет любить всегда, как и я. Но с папой мы больше не семья.

Невозможно привыкнуть к тому, как стремительно заполняются слезами детские глаза. У самой сердце болит невыносимо. И правда за одну слезу ребёнка можно уничтожить мир. Тянусь к Каринке, но она отшатывается и отступает за Марата. Боль оглушает и бьёт наотмашь. Встаю, стараюсь оставаться спокойной, но как же хочется заорать на весь дом! Просто кричать, без слов.

— Ты не хочешь рассказать дочери, почему мы расходимся? — говорю, а голос не слушается. Просел, каждое слово царапает горло.

— Папа сказал, что любит тебя, — говорит Каринка. Рука чешется и ноет. Влепить пощёчину, да такую, чтобы ладонь отнялась, а его