Василий Фомин - Легенда о царице. Часть вторая. Земная богиня Страница 3

– Оу! Так меня зовут на небе. На вашей земле меня называют Бенну.

– Ах, Бенну! – царица покивала головой и медленно откинулась на спинку кресла и свободно положила руки на подлокотники. – Священная, божественная птица, Бенну. А мы тебя ждали.

– Я прилетаю раз в полторы тысячи лет, на вашу землю, чтобы умереть и вновь возродиться.

– А я знаю. – царица закинула ногу за ногу и склонила голову набок, как удивленная собака.

– И вот я здесь! – торжественно произнесла птица.

– Я это вижу. – царица обхватила колено ладонями, с пальцами увенчанными блескучими перстнями с самоцветами, и покачала голенью.

Некоторое время они помолчали, видимо посчитав, что инициативу теперь должен проявить собеседник.

– И – и – и… и что же могу я, царица Двух Земель, сделать для священной птицы? – поинтересовалась царица.

– Мне, лично, ничего не надо, ведь я живу на небесах, среди богов. Что же еще могу я пожелать? Только вернуться вновь на небо.

– Да! – согласилась царица, кивнув головой. – Это звучит разумно. А что же привело тебя, о небожительная птица, – спросила царица, склонив голову к плечу, – к моему дворцу?

– Воля богов и я должна передать ее тебе.

– О! Оу! Да, неужели! Я внемлю этой воле. – царица Нейтикерт вся подалась вперед.

– Царица Нейтикерт. – голос священной птицы зазвучал еще торжественней. – Боги повелевают тебе, править своим народом долгие годы мудро и справедливо.

Царица согласно кивнула, шелестнув золотыми лепестками и поднялась с кресла.

– Сейчас. – сказала она, подняв два указательных пальца, в сторону священной птицы и глянув на нее серьезными и темными глазами. – Подожди, не улетай, о, птица Феникс и она же Бенну.

Царица скрылась в дверном проёме, удалившись в таинственные дворцовые недра. Некоторое время в узких оконных проемах виднелась ее тень, разгуливающая по стенам, и вскоре она вернулась, держа в руках лук и стрелы. Привычно расставив ноги, она наложила стрелу на тетиву.

– А что это ты делаешь, царица. – несколько обеспокоилась птица Бенну.

– Да так. Ничего.

– Как это – ну, так! Ну, ничего себе, ничего – ты в меня целишься из лука!

– Божественной сущности твоей это ничуть не повредит, а мне будет приятно. – царица прицелилась.

– Постой! Не делай этого! Не нравиться мне это твое самое ничего! Нельзя стрелять в священное животное! Нельзя!

– Конечно же, нельзя. – покладисто согласилась царица, покивав головой, и спустила тетиву.

Стрела весело порскнула к священной птице, у которой неожиданно, ну прямо чудесным образом, появились руки, которые и схватили стрелу прямо перед самой грудью.

– Ух, ты! – сама удивилась птица. – Ну, ты убедилась в моей сущности, царица?

Царица хмыкнула и достала из-за плеча вторую стрелу.

– Царица, – возмутилась птица, – Сколько можно! Ты же сама сказала, что нельзя стрелять в священных тварей.

– Нельзя. – подтвердила царица.

– Никому нельзя. – добавила она тут же, осматривая наконечник и трогая пальчиком острие. – А вот мне можно.

– Я сама священная. – царица, сдвинув почти сросшиеся брови, деловито наложила стрелу на тетиву. – Клейма поставить негде, такая я священная!

– Вся насквозь священная, богиня, от макушки, – до кончиков ногтей. Вот!

В доказательство царица даже вытянула вперед носок ноги, продемонстрировав свои длинные пальцы, с покрытыми черным лаком ногтями. Впрочем, вряд ли Фенникс-Бенну мог разглядеть такие детали со своего кедра.

– Ничего, меня священней, в этом мире нет. – царица, презрительно скривив губы, подняла лук.

– Хулиганка! – возмущенно выкрикнула птица, и пошла по мощной кедровой ветке, перебирая лапками и неуклюже покачивая громадными крыльями.

Затем, поймав порыв ветра, она прыгнула вперед, воздушный поток подхватил ее, чуть было не уронил вначале, и понес прочь от дворца.

Царица некоторое время, с кривой ухмылкой, выцеливала ее в спину, потом передумала и опустила лук. Затем фыркнула и, мелодично шелестя золотыми лепестками своей короны, и сверкая юбкой, и тряся тугой грудью, убежала во дворец.

Как древняя и юная богиня.

Ну, собственно, она ею и была на самом деле.

Глава вторая. Бог на ровном месте

Проводив диск Атума в поля Камыша возрождаться на завтра в образе Гора и завершив тем самым, благополучно для своей страны, еще один день, царица Нейтикерт не спешила подняться во дворец, а осталась посидеть в саду, в удобном кресле черного дерева, глядя на плавающих в бассейне рыбок и бутоны синих лотосов и белых нимфей ускользающих в глубину, а не на золотые и гранитные изваяния грозных и великих богов, требовавших ежедневных многочасовых молений и подношений.

Царица потянулась, сцепив руки на затылке, и легкомысленно вытянув ногу, пощекотала животик кувыркавшегося тут же пятнистого мау. Тот без всякого почтения вцепился в царственные пальцы, не подозревая, какой внеземной благодати он удостоился, после чего был, слегка подкинут царицыной ножкой в воздух и атакован вторым мау. Они подняли дикую кутерьму разбудившую фараонову крысу. Фараонова крыса, свернувшаяся клубком на коленях царицы, недовольно чирикнула и глубже засунула нос в пушистый, совсем не крысиный, хвост, поскольку крысой она и не была, по сути, ни единого мгновения, а была она совершенно другим животным. Мартышка, сидевшая на спинке кресла над левым плечом Нейтикерт, с интересом смотрела на кошачью возню и скалила зубы ну совершенно не мартышечьи зубы.

За бассейном, в кустах гибискусов и жасмина, угадывалась какая-то легкая возня и шебуршание. Черный, как наступающая ночь кушит зажег светильники и, повинуясь взмаху ладони, попятился задом в глубину сада. Туда же отправились оба веероносца, прижав ладони к плечам.

Нейтикерт взяла с небольшого столика с ножками газели и такого же изящного как газель, сочный инжир. Плод смоковницы, однако, чем-то не понравился царице, поскольку, подбросив его несколько раз на ладони, она кинула инжир в кусты. А может просто не была голодна, а может и пресытилась царским столом. Впрочем, она тут же взяла гранат и, взвесив в руке, швырнула его в том же направлении, но на сей раз с некоторым раздражением.

– Ну. – с каким-то ожиданием сказала царица склонив голову набок.

Однако ничего не произошло, и царица взяла со стола алебастровую чашу, покрутила на свету факела, любуясь ее мягкой полупрозрачностью, поставила обратно и взяла увесистый золотой кубок.

– Что-то давно тебя не было. – обратилась царица опять-таки непонятно к кому, впрочем, догадаться уже можно.

Шевеление в кустах на несколько мгновений прикинулось мертвой тишиной.

– Сам выйдешь или послать за тобой людоедов?

Кубок, сверкнув боками в свете факелов, вонзился в кусты, сбивая листву. Через мгновение, будто только такого приглашения и ждал, из кустов вылез мрачный вестник с кубком в руках. Что-то пробормотав, он попрыгал на одной ноге, вытаскивая колючку из подошвы, и остановился на краю бассейна, настороженно поглядывая на царицу. Та, высунув язык и оттопырив нижнюю губу, молча, поманила его пальцем. Вестник несколько неохотно сделал пару шагов.

– О, она позвала меня, пыль земли под ее ногами, дочь Ра меня призва…

– И сын Ра. – подсказала царица.

– О да, конечно, она, сын Ра, поманила меня пальцем, жизнь, здравие и сила! Здравствуй прекрасная царица.

– Здравствуй, мерзавец. – спокойно сказала Нейтикерт загадочно мерцая глазами. – Почему ближе не подходишь?

– Царица что-то говорила насчет убить, зарезать и даже раздавить.

– А… да, говорила… ну это все после. Впрочем, если настаиваешь… – юная дева сладко потянулась.

– Да нет, не очень. Пока что потерплю.

Нейтикерт указала двумя пальцами перед собой.

– Не бойся, не кусаюсь. – доверительно сообщила царственная дева.

Вестник хмыкнул, вспомнив едва не откушенный при первой встрече нос. Видимо сегодня у царицы было некусючее настроение. Он внимательно посмотрел на легендарную историческую личность, пользуясь первым случаем взглянуть на нее без спешки, в домашней обстановке.

Перед ним сидела вроде бы обычная молодая девушка, отличающаяся от прочих, может только необычайно пышными и длинными волосами. На царское происхождение указывал лишь обруч с коброй венчавший голову и по две золотые пластины свисавшие с боков обруча, слева и справа, длинною в локоть и тонкие как фольга. И сидела-то вроде бы расслабленно, по-домашнему сидела, но все равно как-то излишне прямо. Говорила она, на сей раз, мягким певучим голосом, но в небольшом количестве слов, ей произнесенных, уже успели уместиться и какие-то непонятные людоеды и весьма понятное «убить», что ясно показывало, что перед вестником сидит в кресле не обычная скучающая вечером девушка, а существо имеющее власть над жизнью и смертью. И применяющая эту власть, по своему желанию, и без особых раздумий.