Джудит Крэнц - Пока мы не встретимся вновь Страница 30

— Мы никогда не попадем в Фестубер, — очень тихо сказала Ева. — Ты поехал не по той дороге.

— Не понимаю, как это получилось, — сокрушенно ответил шофер.

— Там не предполагалось никаких военных действий, иначе нас никогда не послали бы туда.

— Возможно, — мрачно отозвался шофер, — однако наш капрал говорит: «Если становится слишком тихо, значит, немцы готовят нам сюрприз, чтобы мы не слишком прохлаждались».

— Хотела бы я, чтобы ваш капрал оказался сейчас здесь. Я бы сказала ему все, что об этом думаю!

Очевидно, им лучше всего дожидаться утра и спасения в доме, поняла Ева. Размышлять о худшем варианте развития событий не имело смысла, и, прикрыв ноги полами пальто, она села поудобнее на каменный бордюр камина. Крайне раздраженная мальчишкой-шофером, Ева не могла больше выносить ноющую боль в ногах, обутых в новые красные туфельки. Если уж ей и предстоит погибнуть от взрыва снаряда, она позволит себе скинуть до этого туфли, предназначенные для выступления, и удобно усесться.

— У вас нет сигареты? — спросил водитель.

— Я не курю, но вот возьми. — Ева протянула ему пачку сигарет, которую всегда носила с собой на случай, если кому-нибудь из солдат захочется закурить.

— Погаси спичку!

Ева с криком ужаса вскочила на ноги. В дом вбежали несколько солдат. Они подкрались так незаметно, что ни она, ни шофер не услышали их приближения. Застыв, Ева прижалась к стене в ожидании смерти, но через какое-то время пришла в себя, осознав, что если она поняла команду, то это, должно быть, французы.

— Слава Богу! Ну, слава Богу! Как вы узнали, что мы здесь? Ах, слава тебе, Господи, вы пришли спасти нас, — прошептала она.

— Спасти вас? Да кто вы такая, черт побери? Как сюда занесло женщину?

— Я ехала в Фестубер… выступать…

— Вы что, спятили? До чего же глупы женщины! Фестубер совсем в другой стороне. Вы находитесь почти на линии фронта, прямо напротив Лана.

— Лан? Где это?

— Лан — по немецкую сторону фронта, — отрывисто ответил Поль де Лансель, отворачиваясь от Евы и отдавая распоряжение своим людям. Его подразделение отбросил назад неожиданный огонь одного из многочисленных пулеметных гнезд, прикрывавших позиции немецкой артиллерии.

Четыре человека были ранены, трое — тяжело, еще трое отделались испугом. Ситуация складывается серьезнее, чем я предполагал вначале, подумал Поль, переходя от одного солдата к другому и расспрашивая их. Когда взойдет полная луна, уже поднимающаяся над горизонтом, прикинул он, все станет видно как на ладони, и тогда не останется ни единого шанса отправить раненых в траншеи, где им окажут медицинскую помощь. Едва рассветет, он пошлет кого-нибудь сообщить, что они в ловушке, а пока придется ждать и прилагать все усилия, чтобы раненые пережили эту ночь.

— Могу ли я чем-нибудь помочь вам? — спросила Ева, осторожно пробравшись поближе к капитану между лежавшими на полу людьми.

— Нет, если вы не сестра милосердия, — холодно и озабоченно ответил он.

Ева отступила к камину. Она не училась на курсах Красного Креста, где занималось немало женщин. Ева постоянно выступала на многочисленных аванпостах по всему фронту, а между поездками подрабатывала в любых театрах, предлагавших ей ангажемент на несколько недель, чтобы иметь возможность расплачиваться за постой.

Замерев, она вслушивалась в разговоры мужчин, вернее, в обрывки слов, произнесенные усталыми голосами. Казалось, солдаты беседуют на чужом языке. Вскоре все, что могло быть сделано для раненых, сделали их здоровые товарищи, и все восемь мужчин, включая капитана, расположились сидя или лежа на замусоренном полу, некогда чисто вымытом и, наверное, составлявшем предмет гордости хозяйки.

Живи в доме по-прежнему крестьянская семья, подумала девушка, в камине разожгли бы огонь, чтобы рассеять мрак этого холодного октябрьского вечера. Вокруг расположились бы дети, делая уроки. В котелке варилась бы густая похлебка, с потолка свешивались бы окорока и колбасы, а хозяин, проверив, в порядке ли скотина, предвкушал бы минуту, когда он вернется в дом, в знакомый и привычный уют. Через несколько дней закончился бы сбор урожая: фермера ждала относительно спокойная зима — длинные вечера в тепле, сытости и праздности. Они с женой радовались бы, наблюдая, как растут дети.

Именно такой рисовало Еве воображение простую, крестьянскую жизнь. Однако девушка понимала, что реальная жизнь крестьянской семьи скорее всего внушила бы ей отвращение своей серостью, тяжестью и беспросветностью. Она так уныло-однообразна, что ее можно описать от рождения до смерти человека всего тремя короткими фразами. Такая жизнь не дала бы ей ни единого шанса проявить смелость, подняться в небо на огромном красном шаре, сбежать в Париж с первым мужчиной, которого она поцеловала, прогуляться по Большим бульварам в ритме танго. Ни единого шанса стать звездой «Олимпии»! Рискнуть и победить!

Как же ей все-таки повезло! А она даже не догадывалась об этом и только сейчас осознала это вполне. Должно быть, так же не понимали своего счастья и фермеры, пока снаряды, выпущенные из гаубиц двух великих держав, не разрушили их дом, не разорили хозяйство и землю.

Время шло. Луна ярче осветила груду камней, служившую им убежищем, и Еве удалось разглядеть соседей. Никто из солдат не спал. Раненые так стонали от боли, что их товарищи ни на минуту не сомкнули глаз. Ева слышала их приглушенные стоны, лишь изредка затихавшие, и, даже не зная времени, чувствовала, что до утра еще очень долго.

Ну чем же ей заняться, если она ничего не смыслит в уходе за ранеными, подумала Ева. Ведь нельзя просто сидеть и смотреть на их страдания, даже не пытаясь отвлечь их от боли. Этот неприятный офицер сказал, что она ничем не может помочь. Да, Ева не умеет скатывать бинты, но это не означает, что она не может принести никакой пользы. В конце концов, Винсент Скотто недавно написал песню, ставшую уже невероятно популярной, с задорным припевом: «Чего не хватает на фронте нашим солдатам? Им не хватает женщин. Да, женщин!»

Возможно, это сказано несколько упрощенно, зато ясно и прямо, решила Ева и, не спрашивая разрешения, запела мягко, как только могла, приглушив свой голос, который был слышен на последнем месте третьего балкона «Олимпии», если она этого хотела. Ева запела первую песню, спетую ею на сцене и принесшую ей удачу — «Говори мне о любви». При звуках ее голоса офицер удивленно выругался, однако Ева, не обратив на него внимания, продолжала петь. За этой первой песней последовала другая — «Мой»: «Когда он прикасается ко мне, я трепещу, ведь я всего лишь женщина и люблю его».