Вероника Кузнецова - Робин Страница 31

Миссис Джонсон вышла из кухни и горестно смотрела на провинившегося подручного.

— Извини, — сквозь зубы процедил Сэм, и я понял, что обрёл лютого врага.

Я ничего не ответил и поспешил уйти, чувствуя на себе полные ненависти взгляды поварёнка и кухарки. Мистер Браун желал мне лучшего, но я бы предпочёл сам разобраться с Сэмом, а не быть свидетелем его унижения, которое должно было лишь обозлить его. Сам бы я с наслаждением выдрал его за его пакостную натуру, а пособничество дворецкого не принесло мне удовлетворения, несмотря на доказательство доброжелательности такого значительного среди слуг лица. Не так, совсем не так хотелось бы мне начать свою новую жизнь.

В конце коридора казалось темно из-за чрезмерно яркого света в холле, врывающегося в широкие окна и открытые створки двери. Солнце буйствовало, словно стремясь растворить в своём сиянии безотрадную серую пелену, затягивающую небо. Я не могу сказать о себе, что я любитель природы и её красот, но однажды я увидел, как скверный, презираемый всеми пьяница и попрошайка остановился на пороге лачуги, откуда его выгнали без подаяния, и поднял голову, присматриваясь к бледному зимнему солнцу, причём на его лице обида и разочарование сменились покоем и тихой радостью, и с той поры я тоже иногда поглядываю на небо, пытаясь понять, что же такое увидел там нищий бродяга. Я и на этот раз по привычке посмотрел на окна, перевёл взгляд на дверь… и душа моя наполнилась суеверным ужасом, потому что в сияющем проёме я увидел чёрную тень из своего сна. Она шевельнулась и, медленно выйдя из солнечного пламени, оказалась отцом Уинклом. Воображение вновь посмеялось надо мной, заставив испытать безумный ужас в предвидении нападения дьявольского порождения, не имеющего лица, а потом явив перед моими глазами духовника леди Кэтрин, приятного или нет, опасного в своих замыслах или безобидного, однако имеющего вполне земное происхождение.

— Что с тобой, дитя моё? — спросил он. — Ты кого-то испугался? Что случилось?

У меня возникли серьёзные опасения за свой рассудок, уж слишком часто я стал видеть наяву героев моих кошмаров: то чёрного человека без лица, то голубоглазую куклу с белыми волосами. А ведь я считал себя человеком смелым, да, вроде бы, и был таким.

— Ничего, — отозвался я. — Меня послала сюда Фанни.

— Отлично, Робин. Пойдём со мной, нам пора начать наш урок.

Глупо, но у меня осталось очень неприятное чувство к отцу Уинклу, не прежнее неясное недоверие, а нечто, близкое к страху. Впрочем, когда он начал проверять, что осталось в моей памяти после вчерашнего урока, и я старательно показывал буквы, называя их, а потом внимал своему учителю, новые впечатления и умственное напряжение рассеяли прежние заботы, а затем всё вытеснила усталость, похожая на опьянение.

— На сегодня достаточно, — закончил урок отец Уинкл. — Я доволен тобой, Робин.

Я тоже был доволен, что учение оказалось для меня доступным. Мне бы и хотелось ускорить дело, но приходилось радоваться уже тому, что я усвоил остаток алфавита, начал постигать премудрость образования слов из букв и даже сам прочитал несколько простейших слов. Пусть способности мои оставляют желать лучшего, но, по крайней мере, отцу не придётся меня стыдиться. Повторю сегодня ещё раза два пройденный урок, чтобы окончательно закрепить пройденное и подготовить мозги к усвоению нового.

Я устал и с удовольствием бы посидел или полежал в своей комнате, но мои мысли приняли совсем другое направление, едва я увидел отца. Он казался печальным, растерянным и чем-то очень озабоченным.

— Отец! — обрадовано воскликнул я.

По-моему, он был раздосадован тем, что я выдал его появление своим криком. Он сделал мне знак молчать и поманил к себе. На лице его появилась решимость, и взгляд стал твёрже.

— Пойдём, Робин, мне надо с тобой поговорить, — сказал он.

Мы прошли в его комнату, и я, как ни был возбуждён предстоящей откровенностью отца, не мог не залюбоваться беспечной роскошью, какой он себя окружил. Если бы мой настоящий отец мог бы воровать отсюда по одной вещи раз в месяц, а то и в два, мы жили бы безбедно и даже позволяли бы себе излишества, но все эти дорогие вазы, пепельницы, портсигары, трости, статуэтки, книги в тисненых переплётах и прочие дорогие мелочи лежали и стояли так, словно их хозяин нисколько ими не дорожил.

— Садись, Робин, — сказал отец, указывая на большое кресло, обитое парчой.

Я сел и буквально утонул в нём, а он нервно заходил по комнате.

— Я попал в очень сложную ситуацию, — сказал он, останавливаясь передо мной.

Я желал бы перевернуть небо и землю, лишь бы он не мучался.

— Я могу вам помочь?

Он посмотрел на меня, отвернулся и отошёл к окну.

— Да, можешь, — глухо проговорил он. — Мне трудно говорить, и я боюсь, что ты меня не поймёшь. Я сейчас в очень скверном положении, мальчик, и вся беда в том, что у меня нет времени…

Его прервал стук в дверь.

— Чарли, Робин у тебя? — раздался голос мистера Эдварда.

— Проклятый священник! — вырвалось у отца.

Это я был виноват в том, что отец не успел доверить мне свои заботы. Ему была нужна помощь в каком-то очень важном деле, таком сложном, что требовалось посвятить меня во все тонкости, а не просто шепнуть мимоходом, что именно мне надо сделать. Наконец-то у нас появилась возможность поговорить наедине, а я своим воплем привлёк внимание отца Уинкла, тот сейчас же доложил мистеру Эдварду о нашем тайном совещании, а он прервал отца в самом начале, будто специально задался целью отгородить его от меня. Не в первый раз он пресекает его попытки сообщить мне что-то, а это что-то, наверное, имеет чрезвычайное значение для него самого, для отца или кого-то ещё, иначе мистер Эдвард не заботился бы так о слежке за нами.

— Да, он здесь, — ответил отец.

— Пусть он сейчас же идёт сюда, — строго сказал мистер Эдвард.

Отец безнадёжно вздохнул.

— Иди, — разрешил он.

Для внезапного вызова человека нужна причина, а я не мог понять, какую причину мог выдумать мистер Эдвард и что он мне скажет.

Он посмотрел на меня пристально и пытливо.

— Следуй за мной, — велел он.

Было в его голосе что-то такое, отчего я приготовился к неприятностям, хоть и не знал за собой никакого греха. Я решил было, что мистер Эдвард выгонит меня сейчас из своего дома, и прикидывал, попрощаться ли с отцом и не будет ли это выглядеть как отчаянная попытка искать заступничества, чтобы остаться, что было бы унизительно, однако у мистера Эдварда на уме оказалось совсем другое.

— Зачем ты дразнил Эмму, Робин? — спросил он в библиотеке, глядя на меня в упор. — Я думал, что ты добрее.