Лариса Райт - И все-таки это судьба (сборник) Страница 32

За каких-то десять минут они успели обсудить летний отпуск, Дининых учеников, бзики старшего поколения, модные цвета, охотничьих собак и волнистых попугаев. Каким образом одна тема перетекала в другую, Дина и вспомнить не смогла бы. Знала только, что никакой натужности, никакой натянутости, никакой неловкости. Так же стремительно, как он накрыл на стол, Антон с него и убрал, не переставая удивлять Дину ловкостью своих рук. Хлеб у него сам бежал в хлебницу, колбаса заворачивалась в пленку, оладьи складывались в судок, а грязная посуда мылась.

– Не надо! Ну что вы?!

– Не оставлять же это бабушке, – шепнул он с укоризной.

– Да я бы сама.

– Когда? – Он уже вытирал руки полотенцем. – У нас с вами нет времени. Ну, пойдемте! – Антон переместился в коридор и схватил свой чудо-чемодан. – У вас в комнате есть зеркало?

– Да, на двери шкафа.

– Чудесно. – В два шага он ворвался в комнату, схватил стул, водрузил на него два толстенных нотных сборника и повелительно шепнул: – Садитесь!

Дина обреченно подчинилась, подумав с тоской: «Сейчас начнется. Итак, что вы хотите? Какой цвет? Какая длина? А какие краски предпочитаете в макияже?»

– Так-так-так. – Легкими движениями пальцев он разворошил ее волосы, вгляделся внимательно и вынес вердикт: – Замечательно!

И что замечательного там можно было найти? Дина сникла. Похоже, он не из тех, кто рубит правду-матку своим клиентам. А она-то надеялась. Ей встряска нужна, а не сантименты и лесть.

– Взгляните на себя последний раз, и поехали!

– Куда?

– За работу. И не ждите, что увидитесь вновь с этой женщиной. – Он кивнул на Динино отражение в зеркале. – От нее мы оставим глаза. Уж очень они выразительные.

Дина оторопела. Это у нее-то глаза выразительные? Ну и дела. Прямо как у Бетховена: «Па-ба-ба-пам».

– Запомнили? А теперь постарайтесь забыть! – И он одним движением накинул на зеркальную дверь шкафа покрывало. – Сначала пострижемся, чтобы не тратить краску. А уж потом… – И он радостно потер руки.

Следующие полтора часа Дина могла только смутно представлять, что Антон творит с ее внешностью. На столике стояло несколько пластмассовых ванночек, из которых он попеременно наносил ей на голову нечто рыжее, фиолетовое и какое-то болотное. Голову помыли и завернули в полотенце, потом еще минут двадцать сушили, накручивая прядь за прядью на какую-то странную круглую щетку. Поколдовали тонкой расческой у корней, побрызгали удушающим лаком и…

– Чудненько! Теперь лицо.

– А может… – Дина покосилась на закрытое зеркало.

– Ну уж нет! Полработы не показывают. Разве композитор играет публике неоконченное произведение? – И он ловко открыл профессиональный набор декоративной косметики. А там такая палитра цветов, что у Дины не осталось никаких сомнений – из зеркала на нее вылетит попугай. Но Антон уже заработал: точные аккуратные движения пушистой кисточки ложились на ее щеки уверенными штрихами.

– А почему вы сказали о композиторах? – Она спросила просто для того, чтобы отвлечься. Чем ближе был момент встречи с новой Диной, тем больше становилось волнение старой.

– Просто подходящее для вас сравнение.

– Для меня? – Дина удивилась. – А что вы обо мне знаете? – Они успели поговорить о многом, но о ее профессии разговор так и не зашел.

– Мне кажется, практически все. Но даже если бы не знал, то уж о роде занятий точно догадался бы, судя по инструменту и количеству нот. – Он снисходительно улыбнулся. Действительно, занимающее полкомнаты пианино и стеллаж с нотами говорили сами за себя. Но что и откуда он может знать еще? Словно отвечая Дининым мыслям, он говорил, продолжая без устали колдовать над ее лицом: – Наши бабушки отлично спелись. Моя уже месяц рассказывает мне о чудесной девочке, живущей в соседнем подъезде.

– О Кате с восьмого этажа? Да, она чудесная. Такая красавица. Кажется, в Мориса Тереза учится на переводчика. Языки знает, образованная. Молоденькая, хорошенькая. Понимаю вашу бабушку.

Кисть на мгновение замерла.

– Какая Катя?! При чем здесь Катя? – Антон даже забыл о шепоте, которым продолжал говорить на протяжении всего времени.

– Ой, вы, наверное, Лилю имели в виду. Да-да, на четвертом этаже, конечно. Она тоже очень милая, только, по-моему, собирается замуж. Нет, Лиля мне, конечно, не докладывала, но я уже несколько лет вижу ее с одним и тем же молодым человеком. Следовательно, все серьезно.

– Я безумно счастлив за Лилю, – кисточка теперь трудилась над ее веками, – но бабушка говорила о вас.

– Обо мне?! – Конечно, Дина дернулась. Карандаш, который он только что взял в руки, больно царапнул ее лицо. – Ой!

– Извините, я не хотел. Только сидите спокойно. Да, о вас. А разве вы не чудесная девочка? – И ни грамма насмешки в голосе. Надо же так уметь владеть собой.

– Насчет чудесной я совсем не уверена, да и девочка из меня уже не получится.

– Не получится из вас мальчик, а за девочку вы сейчас запросто сойдете. – И он улыбнулся задорно. – Ну, что? Готовы?

Покрывало упало на пол, а вслед за ним упало и замерло Динино сердце. Кто эта симпатичная девушка, что глядит на нее, смущенно улыбаясь? Волосы… Как их много! Неужели у нее столько волос?! И так красиво лежат по плечам: прядь к пряди, волосок в волоску. Вроде бы и небрежно, но видно, что так и задумано. А цвет! Сочный, вкусный, каштановый, и чуть золотится на свету.

Брови. Когда у Дины появились брови? Она давно их не встречала на своем лице. Но вот же они – дразнят коричневой линией, благородно изогнутой от переносицы к виску. А щеки! Да это не щеки, а настоящие ланиты, покрытые свежим румянцем. Такой бывает только у вернувшихся с мороза, набегавшихся детей или у зардевшейся от смущения молоденькой девицы. А теперь и у Дины они имеются. Отдельный разговор – губы. На Дининой памяти они были гораздо тоньше. А сейчас симпатично и даже, стыдно сказать, призывно припухли. И эта припухлость влажно блестит каким-то нежно-персиковым оттенком. Но главное глаза. Что за чудо! Они действительно выразительны. И выражают столько всего: и растерянность, и удивление, и недоверие, и робость, и решимость, и восхищение. Восхищение рукой мастера и результатом его работы.

– Это не я, – только и может вымолвить Дина.

– Пока нет, – неожиданно соглашается Антон.

Дина смотрит на него сквозь зеркало своим выразительным взглядом, в котором застыл вопрос. Он объясняет:

– Сейчас мы доедем до магазина и подберем этой девушке приличную одежду.

Обидеться или не стоит? Он что, решил, Дина в этом трикотажном платьице выйдет из дома? Ну не до такой степени она распущена. И не до такой степени не закомплексована, чтобы выставлять на всеобщее обозрение несовершенства своей фигуры. Нет, обижаться она не будет, но поспорить же можно.