Дж. Редмирски - По дороге в вечность Страница 32

– На похоронах Иена была лишь моя оболочка. Меня там не было, – продолжает Кэмрин. – Я избрала свой способ отпустить его. Полностью убрала все мысли о нем, все слова, которые он когда-либо говорил. Постаралась забыть его лицо. Мой приход в церковь был компромиссом. Я подчинилась общественному мнению. А если бы мне было на это мнение плевать, я бы осталась дома.

– Но ты не отпустила его до конца, – тихо говорю я. – Ты просто замела мусор под ковер. Иен остается где-то рядом. Ты это знаешь. И пока ты с ним окончательно не распростишься, он так и будет тебя сопровождать.

– Знаю, – шепчет она.

Выждав несколько секунд, лезу в задний карман и достаю фото:

– Будь он жив, я бы приревновал тебя к нему. Похоже, он был горячим парнем.

Кэмрин улыбается мне, украдкой поглядывая на снимок.

Я кладу фотографию на песок. Мое лицо снова делается серьезным.

– Кэмрин, то, что с тобой происходило… я говорю про таблетки и все остальное… это было связано не только с потерей Лили. Ты же это и сама знаешь, правда?

Она молчит, но я чувствую: она всерьез думает над моими словами.

– Ты не отпускаешь других, а отгораживаешься от них. От Иена. От Лили. По словам Натали, ты в свое время отгородилась от своей бабушки, от Коула и даже от отца. Тебя больно ударило, что о своей новой подружке он заботился больше, чем о тебе. – В другое время я бы не решился говорить с Кэмрин в такой манере, но сейчас говорю. По-другому об этом не скажешь. – Ты не переживала случившееся. Не давала волю слезам, гневу, обиде. Ты просто отгораживалась и думали, что все уйдет и пройдет само собой. Ты избрала такой способ еще задолго до нашей встречи. Нерешенные проблемы ты запихиваешь в подсознание. А они там копятся, копятся… пока не станут неуправляемыми.

– Знаю, – уныло соглашается Кэмрин. – Ты, как всегда, прав.

– Ты сама веришь, что это так? Или просто соглашаешься со мной, чтобы я поскорее отстал? – спрашиваю я и улыбаюсь.

Надеюсь, Кэмрин улыбнется мне в ответ. И она улыбается.

– Теперь верю, – говорит она. – Жаль, что не поверила раньше.

– А почему теперь веришь?

– Потому что ты похож на философа. Хотя не знаю, бывают ли философы с татуировкой.

Она смеется, и по моему телу пробегает теплая волна.

Мне не верится, что она смеется. Поначалу я думал, Кэмрин далеко не сразу признает справедливость моих доводов. Но она постоянно удивляет меня.

– Философ? – переспрашиваю я. – Вряд ли. Но я польщен.

Кэмрин кладет голову мне на колени. Взгляд ее синих глаз такой кроткий, что я невольно наклоняюсь и глажу бархатную кожу ее лица.

– Хочешь знать правду? – спрашивает она.

– Конечно, – отвечаю я, но слегка настораживаюсь.

– Нечто похожее я уже говорила тебе в Чикаго. Помнишь, я сказала, что боюсь тебя потерять? Больше, чем кого-либо. Выкидыш пробудил все страхи, что дремали во мне. И прежде всего страх потерять тебя. Я ужасалась легкости, с какой смерть забрала от нас Лили. Такова суть смерти: незаметно подкрасться и забрать добычу. Не знаю, кто управляет нашей жизнью: Бог, Природа или еще какие-то силы. Вчера они жестоко и бессердечно погубили моего ребенка, а завтра с такой же жестокостью и бессердечием погубят тебя. Это пугает меня. Эндрю, одна только мысль потерять тебя убивает меня. Однажды я уже теряла тебя. Так что мои страхи совсем не беспочвенны и от этого еще отвратительнее.

– Но я тебе уже говорил…

– Я помню, о чем ты говорил. – Кэмрин встает с моих колен и садится передо мной на корточки. – Можно все великолепно знать и понимать, только знание и понимание не изменят хода событий. Увы, Эндрю, ты не застрахован от возврата опухоли. Она может вернуться, разметать все наши меры предосторожности и убить тебя.

Я пытаюсь возражать и в то же время понимаю: раз это будоражит Кэмрин, надо дать ей выговориться.

– Ты самая светлая страница в моей жизни, – говорит она. – Я могу заглянуть тебе в глаза и признаться: как мне ни больно, но я могу принять смерть Иена. Я могу принять смерть Лили. Я могу принять другие смерти, как бы тяжело мне ни было. Но твою… – Она умолкает и смотрит на меня немигающим взглядом. – Я никогда не смогу принять твою смерть. Никогда.

Наше молчание лишь усиливает звуки океана. Мне хочется обнять Кэмрин, соединить наши губы в неистовом поцелуе, но я сижу и слушаю. Таких слов я еще не слышал. Они полны удивительной силы, и это тоже я ощущаю впервые. Они полны удивительного смысла.

Наконец я сажаю Кэмрин на колени, крепко обнимаю и заглядываю в глаза:

– Я тебе верю. У меня точно такие же чувства.

– Серьезно?

– Да, Кэмрин. Я не могу жить без тебя. И даже пробовать не хочу, потому что это будет не жизнь, а прозябание. Ты боишься за меня. Но ведь и ты тоже легко можешь умереть. Никто из нас не застрахован от смерти.

Она не спорит. Просто отворачивается. Я дотрагиваюсь до ее щек, заставляя снова повернуться ко мне. У нее холодные щеки.

– Нужно жить в настоящем моменте. Помнишь? – спрашиваю я и снова завладеваю ее вниманием. – Мы с тобой должны заключить соглашение. Прямо сейчас. Ты готова заключить со мной соглашение?

Я пытаюсь слегка согреть ей уши.

Кэмрин кивает. Я рад, что она доверяет мне и не задает никаких вопросов.

Кончиками пальцев я провожу по ее лбу, затем по щекам.

– Мы не можем управлять смертью. Никакие наши ухищрения не позволят нам избежать смерти или удержать ее на расстоянии. Зато мы можем управлять течением своей жизни. Управлять тем, как мы живем, пока смерть не придет за нами. Это единственное, что нам доступно. Давай пообещаем друг другу: что бы ни случилось, придерживаться определенных принципов.

Кэмрин кивает и слегка улыбается. Потом спрашивает:

– Каких принципов? Что в них входит?

– Все, что угодно. Все, чего мы хотим друг от друга. Например…

Я встаю, засовываю руки в карманы и смотрю на океан. Стараюсь придумать что-то очень серьезное и значимое, с чего начнутся наши обещания. Но в голове крутится только одна мысль. Поворачиваюсь к Кэмрин, поднимаю указательный палец и говорю:

– Это никак не связано с опухолью или с чем-то конкретным, но я прошу: если со мной что-нибудь случится и я превращусь в кусок живого мяса, а ты почувствуешь, что мне не выкарабкаться и каждый день лишь продлевает мои страдания… обещай, что избавишь меня от такого существования.

Улыбка Кэмрин быстро тускнеет. Она смотрит на меня так, словно я испортил всю торжественность момента. Протягиваю ей руку и помогаю встать:

– Я вовсе не настраиваюсь на болезни. Но из каких-то можно выкарабкаться, а из каких-то нет. И вот тут есть моменты, которые я не могу ни понять, ни принять. Таких сюжетов полным-полно и в фильмах, и в телепередачах. В палате лежит тело… именно тело, а не человек. Это тело подключено ко всей мыслимой медицинской аппаратуре, которая поддерживает его жалкое существование. Зачем? Да потому, что его родные, видите ли, «не оставляют надежду». Я совсем не против надежды, но мне страшно оказаться на месте этих «овощей». – Я обхватываю ее руки. – Прошу тебя, обещай мне, что не допустишь, чтобы я вел жизнь «овоща». Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо. Ты всегда сумеешь понять, что с меня хватит. Обещай.