Ширли Лорд - Сторож сестре моей. Книга 2 Страница 33

Чарльз рывком распахнул на ней рубашку; она была без лифчика. «Возьмите, пожалуйста, не стесняйтесь», — эта фраза промелькнула у него в голове, когда он склонился к ней и начал сосать и покусывать набухшие соски, темно-красные на фоне молочно-белых грудей. По мере того, как он сжимал их и сдавливал в ладонях, его страсть усиливалась; его пальцы впивались в нее, словно клещи, он знал, что оставляет отметины на белой коже, делает ей больно. Он хотел выразить свое презрение, причиняя боль, но ее крик был криком женщины, жаждущей большего, и она настойчиво увлекла его к дивану, задыхаясь, всхлипывая, сгорая от желания отдаться ему любым способом, каким он захочет.

Раздался телефонный звонок, один, второй, прозвенев в сумеречном кабинете, словно сигнал тревоги. Комната качнулась перед глазами, когда он вскочил на ноги, преисполненный страха и отвращения к себе. Наташа! Он знал, что наверняка ему звонит Наташа, а он, какой же он ничтожный негодяй! Господи, какое затмение нашло на него! Что он допустил, что происходило здесь в течение нескольких минут? Если Луиза была ведьмой, то он превратился в настоящего дьявола. Ему хотелось зарыдать. Хотя Луиза пыталась схватить его за ногу, Чарльз кинулся к своему столу, но он не поднял, не смог поднять трубку. Телефон прозвонил еще шесть, может, семь раз. Луиза сидела и молча смотрела на него, не пытаясь прикрыть свои обнаженные груди, светящиеся в угасающем свете дня, словно две луны, ее черные волосы падали на лицо. Теперь она походила на ведьму, какой была на самом деле, подумал он, пленительную, безнравственную ведьму.

Чарльз тяжело дышал, словно только что пробежал дистанцию, но когда он заговорил, голос его звучал сдержанно.

— Я не поверил Наташе, я не поверил Сьюзен, но теперь вижу, как они были правы. — Он оперся руками о крышку стола, словно старик. Луиза по-прежнему не произнесла ни звука, лицо ее оставалось неподвижным, тогда как он тихо и твердо продолжал.

— Ради блага всех нас, умоляю тебя, пойми, какое бы безумие ни владело тобой, я — не спасение от твоего недуга. Что бы ты ни вообразила о своих чувствах…

Луиза встала и сделала шаг к нему, у нее по щекам бежали слезы. Чарльз выставил вперед руку, запрещая приближаться к себе.

— Не подходи ко мне, Луиза. Тебе не кажется, что ты принесла уже достаточно боли, достаточно бед? Это приведет только к трагедии и…

Снова зазвонил телефон. Чарльз взял трубку. Он повернулся спиной.

— Наташа, да, дорогая. Прости… Да, я, наверное, был в туалете. Да, я сейчас собираюсь уходить. Я буду у тебя в течение получаса… Я тоже не могу дождаться. Готовься встречать меня, как всегда. Да, ты мне тоже нужна, очень. Ты не представляешь, как я соскучился по твоему дивному лицу. Да, и я тоже…

Когда он повернулся, кабинет был пуст.

Дэвид Ример помнил, как во время первых учебных полетов ему говорили, что восточного летчика всегда можно отличить от западного: восточный пилот летает, глядя прямо на приборную панель, тогда как западный стремится внимательно сосредоточиться на далеком горизонте. Ну, сегодня он определенно вел себя, как восточный летчик.

Не спасало положение и то, что его единственным пассажиром была Сьюзен. Вероятно потому, что после старта ранним утром она проспала большую часть пути до их первой дозаправки в Джексонвилле, сейчас, после взлета, она болтала не переставая. В какой-то степени он был рад, что она, похоже, не замечает густого тумана, окружавшего самолет, так как с увлечением произносила монолог о том, как Чарльз несчастлив на своем Уолл-стрите, и ее отец явно не проявляет к нему никакого интереса, Луиза все больше и больше прячется в свою раковину, Наташа и Чарли вопреки всему все больше и больше оказываются в центре внимания.

Хорошо слыша ее слова, Дэвид больше не вникал в их смысл. Он летел на большой высоте, выше инверсионных потоков, где холодный воздух покрывает туман и любые испарения, поднимающиеся с земли, но теперь туман начал резко подниматься, сгущаясь под самолетом и вокруг него, пока незаметно — с ним это уже однажды случилось — бежевая пелена, обозначавшая границу инверсионных потоков, не стала его горизонтом, тогда как земной горизонт затерялся в тусклом свете.

Дэвид обожал летать, и поэтому, собственно, он пришел в такой восторг, когда на прошлой неделе, в чудесный осенний день Сьюзен, находившаяся в сентиментальном настроении, что с ней бывало не часто, предложила, чтобы они только вдвоем полетели на Моут Кей отметить годовщину их свадьбы. Из Нью-Йорка они вылетели тоже в довольно погожий день. И до настоящего момента все шло превосходно.

— Радио Майами два-четыре-восемь-семь, вы получили сводку погоды из Нассау?

— Пять-ноль-пять Пи держите связь.

— Пять-ноль-пять Пи.

— Два-четыре-восемь-семь. Прогноз погоды из Нассау: три сто — неустойчивая, пятнадцать сто — сильная облачность, видимость полторы мили, дождь, альтиметр два-девять-точка-девять-шесть, сообщение грозовом фронте на северо-востоке. У вас все приборы исправны, сэр?

— Это Пять-ноль-пять Пи, прогноз принял, показания приборов принял.

Серая мгла за стеклом кабины почернела как раз тогда, когда диспетчер сообщал ему, что метеослужба предсказывает «осадки от умеренных до обильных по пути следования в течение следующих двадцати минут».

— Черт побери, — пробормотал Дэвид себе под нос. — Сьюзен, ты пристегнула ремни? — резко спросил он.

— Нет, ой, да. А что?

Она внезапно осознала, что видимости за иллюминаторами никакой. Она привыкла летать с Дэвидом. Он должен признать, что обычно она была хорошей пассажиркой, за исключением моментов, когда они попадали в зону турбулентности. Когда по стеклу кабины летчика забарабанил дождь, она сказала:

— Все в порядке? Боже, надеюсь, на Моут Кей нет дождя. Хобарт говорил мне вчера, что день был восхитительный, — капризно добавила она. — Я ему задам жару, если идет дождь, — она выглянула в иллюминатор. — Черт, я ничего не вижу.

Хотя самолет слушался пилота и было несложно привести приборы и рычаги в нужное положение, Дэвид по-прежнему чувствовал напряжение. Может, ему стоит попросить об изменении маршрута? Налетел ураган, и неожиданно начался такой грохот, словно миллион стальных шаров обрушился на корпус самолета прямо за кабиной, стремясь пробить его насквозь. Самолет резко взмыл вверх, вычертив стремительную дугу. Дэвид увидел, что показания альтиметра подскочили до невероятной отметки. Когда он наклонился вперед, чтобы снизить мощность, двигатель моментально заглох, и «сессну» несколько раз быстро и яростно тряхнуло.

В то время как Дэвид прилагал героические усилия, чтобы отрегулировать высоту полета, вдруг появилось ощущение невесомости. Скорость медленно снизилась. Не успел он вздохнуть с облегчением, как последовала новая серия быстрых и мощных толчков, от которых у него потемнело в глазах, и стало совершенно невозможно рассмотреть показания приборов. Он попытался одной рукой ухватиться за сиденье, но стремительно нараставшая сила тяготения, направленная против веса его руки, привела к нежелательным перемещениям рычагов управления.