Ирина Алпатова - Барби играет в куклы Страница 34

— Да мне ничего от тебя не нужно! Ни-че-го! Я лучше буду вечно таскать эти чертовы обноски, чем хоть что-то возьму от тебя! И можешь засунуть свои меха и драгоценности в… мусорное ведро!

Конечно, я не стала ждать, чем мне ответит Полковник, и ринулась к себе. И наступила на Георга, который наблюдал всю сцену из-за угла. Тут мы заорали с ним дуэтом и этим, видимо, вогнали Полковника в оцепенение, потому что когда мы у себя в комнате зализывали раны, в основном душевные, его не было слышно. Вот правильно Георг делал, что даже близко не подходил к Полковнику и за всеми его передвижениями наблюдал исключительно из укрытия. Умница! И мне, идиотке, нужно поступать только так. Теперь лишь из-за моей неосторожности испорчен день и пострадал безвинный Георг.

Выходить на улицу я пока не могла, ведь всем на свете историю про дверь не расскажешь. Полковник тоже торчал дома, и наши с Георгом нечастые походы на кухню превратились в военные вылазки, полные опасности.

Георг, верный своему правилу, тоже не выходил на улицу и жирел прямо на глазах. То есть он грозился разрастись до размеров среднего поросенка. Когда Полковник, не смотря на все наши меры предосторожности, все-таки застукал нас на кухне, то уставился взглядом василиска уже не на меня, а на бедного Георга. А тот стоял, еще больше раздувшись и напыжившись, и нервно охаживал себя по толстым бокам пушистым хвостом. Зато он в этот момент совершенно не походил на свинью, он смахивал на тигра-альбиноса средних размеров. Я не без труда подняла его на руки и поволокла в светелку, зачем искушать судьбу. Ничего, сказала я Георгу, когда опасность миновала, мы ему отомстим, вот посмотришь.

И мы отомстили. Я сшила маленького Полковника. Он был вполне спесивый и важный, но совершенно не тянул на большой чин, то есть был так себе, для домашнего употребления. Георг обнюхал куклу и презрительно отвернулся, он меня прекрасно понял. Мы назвали новичка Воякой, ну не звать же его настоящим именем.

Вояка таращил круглые маленькие глазки и топорщил жесткие усы, их я пришила для маскировки, и в этом он был скорее копией Георга. Естественно я не стала обряжать Вояку в папаху и Мундир, я же не самоубийца. Наш герой носил ботфорты и зеленый камзольчик, а треуголка не скрывала огромных ушей, напоминавших воронки. Еще он сжимал в руке сабельку, но это так, для пущей важности, на самом деле сабелька из фольги никого не могла напугать. Жирафа надменно поднимала брови — а это что еще за старый хрен? Златовласка была спокойна и невозмутима. Эдак она могла бы назвать Вояку папенькой, если бы захотела. В общем, главным во всей этой компании был Георг, он иногда поглядывал на Воякины усы и презрительно дергал хвостом. А что я ему говорила?

Настоящий Полковник отбыл в очередной раз в неизвестном направлении, и всё стало просто замечательно. Теперь не было необходимости ходить по вечерам к Бабтоне смотреть телевизор, потому что это я предпочитала делать в одиночестве.

Особенно меня раздражал Лёвчик, который в самые ответственные моменты хрустел каким-нибудь сухариком или сушкой. Вот героиня поднимает навстречу любимому лицо для поцелуя, а тут — хрусть, хрусть… Я в гневе косилась на соседа, но он интенсивно жевал, не сводя глаз с экрана. Нет, все-таки он жутко толстокожий! И вообще, Бабтоня обожала сериалы, а я не очень. Все героини в них были похожи на диковинных птиц, и у меня никак не получалось представить себя на их месте. С Красоткой, к примеру, тоже было ох не просто, но я кое-как с этой проблемой справлялась. Если мне месяц посидеть на одной воде, а потом сделать пластическую операцию, то…

Кроме телевизора у меня было еще кое-что. Бинокль. Ясно, что в него предполагалось осматривать морские просторы или суровые ущелья, как это иногда происходило в кино. Непонятно, что именно мог разглядывать с его помощью Полковник, поскольку нигде поблизости не было ни гор, ни морей. Лично я рассматривала в бинокль окна в домах напротив. А что другое могла делать в свободное время дочь разведчицы?

Двор у нас был еще тот. Сумасшедший какой-то двор. Я не знаю, как он выглядел на всяких там чертежах и макетах, и какой архитектор в здравом уме мог такое нагородить, но на самом деле это был огромный темный колодец. По словам Бабтони, однажды (ну а как же иначе) какая-то женщина в соседнем доме то ли выпала, то ли выбросилась из окна. И я это очень отчетливо представила — крошечную фигурку на земле, а вокруг столпившиеся дома с равнодушными глазницами окон. Да уж, наш двор запросто мог навести на такие вот невеселые мысли, но произошло это только однажды, а в другие дни люди жили себе и жили. И мне было очень интересно знать, как именно они это делали.

Особенно меня интересовало одно окно. За ним жила пара: Ватрушка и Сухарь. Она была круглая и плавная, а он худой, шустрый, и ниже ее ростом. По крайней мере, мне так казалось с моего наблюдательного поста. Мне Сухарь не нравился, уж слишком узенький и совершенно бесцветный, так и хотелось подкрутить бинокль, чтобы прибавить яркости. А на неё я смотрела с симпатией, ну ясно почему, и болела за неё. Именно болела, потому что Сухарь, кажется нас, то есть Ватрушку, обижал. А если и не обижал, то вел себя не совсем правильно. С моей точки зрения. И я совершенно не удивилась, когда однажды он вывел Ватрушку из себя, уж я-то на ее месте сто раз бы вышла.

Вначале эти двое говорили, говорили… Ватрушка при этом что-то размешивала в кастрюле, а потом она начала это что-то черпать ложкой и Сухаря им обстреливать. Даже мощный бинокль никак не мог разглядеть, чем именно, и мне это дело слегка мешало. А потом я с облегчением догадалась — картофельное пюре! И полностью предалась действу. Ватрушка что-то говорила — я видела ее профиль — и делала очередной залп. Эх, было трудно разглядеть, насколько хорошо она целилась. Наверное, все-таки плохо, потому что на физиономии этого паразита ничего такого видно не было. Потом Ватрушка вообще расклеилась, то есть бросила свое занятие и попыталась обнять слегка заляпанного Сухаря.

Ну что ты на нем виснешь, идиотка! — я пыталась силой мысли на расстоянии руководить этой отвратительной сценой. — Не давай ему спуску! Не так нужно, не так! Взгляни на него с презрением и отвернись, он сам прибежит как миленький.

Она меня не слышала и, конечно, все испортила окончательно, только картошку зря перевела. Вот была бы там Люшка, она бы ему показала, она бы его вместе с этим пюре проглотила бы. А так, картофельный тип ушел целый и невредимый, а Ватрушка, посидев, начала мыть стену. И еще плакать при этом.

Я сжимала бинокль так, что у меня даже пальцы заболели. Заорать что ли громко, во весь голос: да наплюй ты на него, наплюй! Он не стоит ни одной нашей, то есть твоей слезинки! Ну и что из того, что мы не красавицы, что мы курносые и толстые, зато у нас есть, есть… ага, гордость, вот что у нас есть! Ватрушка ничего не слышала и продолжала плакать. Мое настроение было безнадежно испорчено.