Ирина Алпатова - Барби играет в куклы Страница 35

Я сжимала бинокль так, что у меня даже пальцы заболели. Заорать что ли громко, во весь голос: да наплюй ты на него, наплюй! Он не стоит ни одной нашей, то есть твоей слезинки! Ну и что из того, что мы не красавицы, что мы курносые и толстые, зато у нас есть, есть… ага, гордость, вот что у нас есть! Ватрушка ничего не слышала и продолжала плакать. Мое настроение было безнадежно испорчено.

Ну и где же справедливость? Нас обижают, а мы… Я сердито смотрела на Вояку — вот и этот не любит никого и ничего кроме своей сабельки. Ишь, как вцепился. Бабтоня совершенно права, мужиков сейчас настоящих нет, они все перевелись. И тогда я снова засела за работу.

Вот уж сама не знаю, кого я хотела вначале сделать, может быть, подобие того типа из дома напротив, смахивающего на шнурок. И тогда мы ему сообща покажем! Но как-то само собой получилось, что появился не Сухарь, а Генри. Он был, по-видимому, граф, или нет, герцог, потому что держался очень надменно. С именем тоже всё прояснилось само собой — не на Петю же ему отзываться или там на Мишу, или не дай бог, на Дениса. Но! Он на этого типа очень сильно смахивал, я сама не понимала, как так получилось. Поэтому пришлось надеть на его физиономию черную маску, как у Зорро. Как его приняли мои красавицы? Жирафа смотрела кокетливо и, кажется, начала с ним заигрывать, то есть флиртовать. А вот Златовласка… Эта тихоня разочаровала меня совершенно. Она тут же от отреклась от нас с Жирафой и дала понять, что вообще-то ее зовут Козетта. Совсем сдурела…

Послушай, сказала я ей, так звали одну девчонку из старого французского романа, фран-цуз-ско-го! Чувствуешь разницу? И девчонка эта была, между прочим, так себе, ни рыба ни мясо, прямо как наша Ленка Федорук. Манная каша, да и только. Вот беглый каторжник Жан Вальжан это да, отличный был дядька, и не понятно за что он эту размазню полюбил и даже решил удочерить. Но у нас тут не Франция, у нас это имечко вообще на слово "коза" смахивает. Вроде большая такая бодливая козетта. И папаша у тебя никакой не каторжник, а очень важный Вояка, он и физкультурой занимается вроде бы. Ферштейн? Ни фига эта дурочка не понимала. Или нет, понимала, но использовала свой любимый приёмчик — смотреть, улыбаться и молчать. И я махнула на неё рукой, Козетта так Козетта. Тем более я сразу догадалась, что эта дуреха втрескалась в Генри по уши и вела себя примерно так же, как Ватрушка из дома напротив. Вот это совершенно никуда не годилось, хотя Генри был хорош, если уж говорить честно.

Лето кончилось. Я все-таки стала играть в школьном театре. Кажется, это был чуть ли не жест отчаяния, после того, как Люшка объявила, что больше она в школу не вернется. В смысле, чё она там забыла, она будет теперь учиться на парикмахера. Я могла бы сказать, что забыла она меня, но взяла свою волю в кулак и промолчала. И, надо признать, ничего катастрофического не произошло. Голован тоже подался в какое-то училище, а Гусь то ли сел на диету, то ли ему просто надоело приставать ко мне со своим идиотским "ням-ням", но он оставил меня в покое.

Виктоша ставила спектакли вроде "Ералаша" только на английском языке. И я играла бабушек, мам, учителей, то есть все взрослые роли. Конечно, это было смешно — самая маленькая на сцене и самая басовитая. Ну и пускай кто-то над этим ржал, но Виктоша смотрела на меня влюбленными глазами и ради таких минут я была готова на все. И, между прочим, с ребятами из театра мы вполне поладили, то есть меня там принимали всерьез. А придурки вроде Гуся, может быть, и стали бы издеваться, да только в английском они совершенно не волокли, на наши спектакли не ходили, так что все получилось лучше, чем я ожидала.

Люшка появлялась не часто, но почти всегда с одним и тем же — Семён, дай я тебя причешу. Нет, сначала она просила пожрать, а потом хваталась за расческу. Короче, моя голова стала для неё учебным пособием. Мне уже начало казаться, что всё идет к тому, что довольно скоро я вообще облысею, если мои волосы так безжалостно начесывают, мелируют и вытворяют с ними невесть что. Меня спасло то, что Люшка вдруг передумала становиться парикмахером и стала подыскивать себе работу.

— А тебя возьмут? — засомневалась я.

— Не боись, у меня полно знакомых, куда-нибудь пристроят.

По крайней мере, подруга перестала хищно глядеть на мои волосы и теперь во время визитов, если Полковника не было, не вылезала из кухни.

А однажды она заявилась с какой-то девицей. Девчонка мне страшно не понравилась, она была одного роста со мной, но при этом выпендривалась. То есть она всё время держала руки в карманах куртки и даже не поздоровалась, изображала из себя такую крутую. Ну понятно, одна из летних Люшиных подружек.

— Твоего дома нет? Нормалёк. Значит так, — сразу приступила к делу Люшка, — ты сейчас её мамане позвонишь и скажешь, что ты моя маманя. И что пусть она у нас переночует.

Ну вот, Люшка выглядела вроде бы как всегда, но сказалось пагубное влияние улицы. У нее съехала крыша. Я молчала, лихорадочно соображая, как в таких случаях следует поступать. В самом деле прикинуться её маманей и не спорить? Но тогда у нас заночует эта девица, а уж такой расклад мне совершенно ни к чему. И "моего" как назло действительно нет дома.

— Давай, звони, вот номер. Зовут её Наталья Петровна… — Люшка перешла к активным действиям, то есть стала подталкивать меня к телефону.

— Да не поверит она, — вдруг подала голос девица.

— Чё это не поверит, ещё как поверит. Семён знаешь как играет, прямо как… Михалков, она даже бабок классно изображает. И голос у неё классный, я тебе говорила.

Ага, ситуация начала проясняться и у меня похолодело в животе. Я и понятия не имела, что Люшка принадлежит к фанатам моего таланта но, пожалуй, она переоценивала мои возможности.

— Мать не поверит, — охотно согласилась я с девчонкой. И лучше бы не открывала рта, потому что теперь уже она уставилась на меня и сказала с надеждой:

— А чё, может и получится…

— Да запросто, — кипятилась Люшка, — сейчас Сёмка скажет ей правильным голосом, и только так поверит. Давай, Семён, звони. — И подруга сама стала набирать номер.

Нет, ну как же я ненавидела телефон, и Люшку с её дикими фантазиями в этот момент тоже ненавидела.

— Алё, — севшим от волнения голосом сказала я в трубку, — это Наталья Петровна? А это мама Люши, то есть Вали вас беспокоит…

Черт, а кто же должен у нас ночевать? Ведь я понятия не имела, как зовут эту мымру, которая, приоткрыв рот, смотрела на меня с идиотским выражением на физиономии. И я больно пнула подлую Люшку, не мне одной страдать.

— Ты чё, сдурела! — взвыла моя дочурка.

— А в чем дело? — спрашивали меня на том конце провода.