Александр Трапезников - Подари мне жизнь Страница 35

— С неба свалились, — сказал Петр Давидович. — А чего мы сейчас ждем?

— Должен подойти еще один человек, — ответил Костя, поглядывая на часы. — Клоун. Запустим уж его первым. Чтобы сначала — представление, а уж затем — родственные объятия. А вы что, игрушек на всю палату закупили?

— Конечно, — сказал Вольдемар. — Ваш клоун ведь не для одного Антона кувыркаться будет? Для всех.

— Как-то я об этом не подумал, — почесал в затылке Костя. — А ведь радость-то действительно бывает на всех только одна.

Они, сгрудившись, стояли в коридоре, мешая врачам и медсестрам. И вообще производили странное и смешное впечатление. Обвешанные игрушками, возбужденные, порой говорящие все вместе и перебивающие друг друга. Наталья Викторовна достала шапочку, связанную для лысой головки Антона и стала хвастаться ею перед Елизаветой Сергеевной. Та вытащила из сумочки точно такую же «тюбетейку», над которой корпела в ночные часы, укрывшись от глаз мужа и сына. Петр Давидович завел с Вольдемаром какой-то интересный ученый разговор. Светлана что-то объясняла бабушке и громко кричала ей в ухо. Ольга и Костя переглянулись.

— Никогда бы не поверила, что такое возможно, — тихо сказала она. — Вся семья в сборе.

— В жизни встречаются еще и не такие чудеса, — так же тихо отозвался он. — Я думаю, что сегодня нас поджидает еще какой-нибудь сюрприз.

— Только пусть он будет таким же хорошим, — добавила Ольга.

По коридору торопливо шел Вильгельм Мордехаевич. Он усмехнулся, увидев Ольгу и Константина в окружении галдящей толпы.

— Это ваши клоуны? — в шутку спросил он. — Что-то их много.

— Нет, это наши близкие, — ответил Костя. — А клоун… да вот он!

С другого конца коридора появился низенький круглый человек, одетый в костюм Арлекина — в золоченом камзоле, остроносых туфлях, конусообразной шапке с бубенчиками и большой красной нашлепкой на носу. Он на ходу жонглировал разноцветными мячиками. За ним вышагивала длинная, как жердь, дама в звездном платье с блестками, широкополой шляпе и с большим слоем пудры и грима. Она испускала изо рта красное пламя.

— Эге-ге-е-й! — приветственно закричал Арлекин. — Это не нас ли тут ждут маленькие детки?

— Да это уже взрослые детки, а где маленькие? — прокричала его подруга, прекратив извергать огонь.

Оба клоуна своими характерными фигурами кого-то подозрительно напоминали. Костя и Ольга вновь переглянулись. Они поняли друг друга без слов. И засмеялись. Клоуны тоже сразу узнали своих свидетелей на свадьбе. Они также не смогли удержаться от смеха, на сей раз не искусственного, а искреннего, как и полагается при встрече добрых друзей. Заулыбались и все вокруг, даже суровый и серьезный доктор Попондопулос.

Рита была уверена в том, что уж на этот раз окончательно порвала с Костей, изгнала его из своего сердца навсегда, захлопнула за ним крепостные ворота замка, но не тут-то было… Коварный враг вновь сделал подкоп и проник в башню красавицы принцессы. Но она сама, увидев его с Ольгой, внезапно загорелась дикой яростью, ненавистью, мыслями о мщении, но и — безумной страстью, желанием любви и чувственным стремлением к Константину. А рядом вместо молодого красивого любовника шел толстый старый боров, с тяжелой отдышкой и слюнявым ртом. Ей стало так противно, что она даже толкнула его рукой, когда он вдруг полез обниматься.

— Ты чего это? — рассерженно спросил Каргополов.

— Извини, котик, — опомнилась она. Все-таки «старый боров» обещал ей жениться. А это — прямой путь в высшие сферы общества, в самую элиту. Она не такая дура, как его нынешняя жена Светка. Она своего шанса не упустит, а толстяка можно потом и на мясо пустить.

— Поехали в наше гнездышко? — предложил депутат. — Я туда новую мебель завез. Из ливанского кедра. А знаешь какая кровать? Тебе такая и не снилась.

— Попозже, сомик, — сказала она. — Мне тут еще надо в одно местечко заскочить. Для журнала сняться. Встретимся через пару часов.

— Хорошо, — согласился Каргополов. — Тогда в Мариотте.

— Йес-с, трясогузочка ты моя жирная! — кивнула Рита, перебирая в эпитетах своему спутнику весь пернатый, плавающий и животный мир природы. Но ему это даже нравилось. А в отношении Константина и Ольги у Риты начинал зреть некий план, который она решила претворить в действие. Уходить так просто, побежденной, она не желала.

Примчавшись на съемки в фотостудию, Рита дала выход своей накопившейся энергии, устроила скандал, как уссурийская тигрица, от которой сбежал лось. Она обругала гримера, разорвала непонравившееся платье, опрокинула пару осветительных приборов и разбила декоративную вазу с цветами. Затем упала лицом в подушку на огромной кровати и зарыдала. Фотограф в ковбойских сапогах, привыкший к ее выходкам, спокойно ждал рядом.

— Пока все свободны, — сказал он обслуживающему персоналу. — Я позову, когда пройдет истерика.

Потом он присел на край постели и погладил Риту по голове.

— Да будет тебе! — произнес он ласково. — И чего ты все дергаешься? Из-за своего Кости? Или депутат этот чем обидел?

— Отвали в жопу! — глухо, не поднимая головы от подушки, отозвалась Рита.

— Это завсегда, — охотно откликнулся фотограф. — А все-таки объясни толком. Не те это мужики, поверь мне, как специалисту. Уж я-то в мужиках разбираюсь.

Рита вдруг словно очнулась и села на кровати.

— Ты, Миша, хороший парень, — сказала она, вытирая слезы. — Но объясни мне, почему я такая сука? Почему я не могу ему ничего простить? Я же знаю, что он вынужден все это делать — и жениться на ней, и трахнуться, чтобы завести второго ребенка-донора, и даже поехать в Израиль. А я все равно продолжаю сходить от этого с ума! Почему я никак не могу его отпустить?

— Хочешь, скажу? — произнес фотограф. — Потому что это любовь. И от нее нет спасения.

Рита понуро опустила голову. Теперь она уже напоминала не тигрицу, а какого-то тихого обиженного зверька с пушистой шерстью, может быть, морскую свинку.

— Люблю, — прошептала она. — Ты прав, Миша. Люблю, люблю… Я так чувствую его тело, сильное, мускулистое, так хочу слышать его веселый голос, видеть его глаза… что не могу жить дальше. Я, наверное, действительно просто сучка. Я могу трахаться с ним день и ночь, не переставая. Как крольчиха. И он тоже. Мы в этом отношении просто созданы друг для друга. Мы с ним кончаем по несколько раз, без перерыва. Я тебе говорю об этом потому, что ты, извини, по другой ориентации проходишь, так что не стыдно. Я тебе, как подруге, рассказываю. Сестре.

— Ну и говори дальше, подружка, — усмехнулся фотограф. — Изливай душу, легче станет.

— Ты знаешь, — вновь перешла на шепот Рита. — Я хочу, чтобы она умерла от родов… Тогда уж он избавится он нее навсегда. Вот чего я сейчас хочу больше всего — убить ее! Теперь я это поняла. И я это сделаю.

— Тебя в тюрьму посадят, — покачал головой Миша.

— Пусть! Пусть! — опять стала приходить в ярость она. Настроение у нее в этом состоянии менялось, как роза ветров у мыса Горн.

Рита вскочила, забегала по фотостудии, пиная ногой подвернувшиеся декорации. Михаил взял фотоаппарат и стал щелкать, радуясь, как профессионал, ее эффектным позам. Вот она с занесенным над головой табуретом, который через минуту полетит в стенку, а вот рвет на себе волосы и лицо искажено гримасой гнева. Рита заметила, что он снимает ее и еще больше вошла в роль. Теперь уже и сама «заработала» на публику, как актриса. Из подсобного помещения высунулись осветители, гример и статисты. Рита продолжала крушить мебель, Миша щелкал фотокамерой, озаряя студию яркими блиц вспышками. Помещение стало напоминать действо во время какого-то сатанинского шабаша, тем более что Рита при этом еще и кричала, будто заклиная кого-то:

— Я убью ее! И его убью! Вырву ему сердце! Съем печень! И себе сделаю харакири! Дайте мне самурайский меч, быстро!

Один из осветителей, думая, что так нужно по «сценарию», достал откуда-то из хлама с декорациями картонный японский меч, протянул его Рите, за что и получил им же по голове. Не зная, на кого наброситься и что еще вытворить, Рита занесла над своей прелестной головой телефонный аппарат.

— Все, Ритуля, пленка кончилась, — сказал фотограф. — Отдохни пока. Потом продолжим.

— Да? Так быстро? — уже спокойным тоном произнесла девушка. Дай мне телефон, я должна позвонить Косте.

— А он у тебя в руках, — усмехнулся Михаил. — И очень хорошо, что пленка кончилась во время, раздолбать не успела.

Глава восемнадцатая

Превратности судьбы

— Здравствуйте, дети! Меня зовут — Большой Мыльный Пузырь! — прокричал в палате клоун Валера, а там уже стоял радостный визг.

— А я — Длинная Макаронина! — громко представилась Мила. И вновь детская волна восторга.