Мария Воронова - Клиника любви Страница 37

— Анатолий Васильевич, рад видеть вас живым!

Сквозь сон Наташа удивилась такому странному приветствию, но потом вспомнила, что Елошевич несколько дней трудился личным шофером проверяющей из министерства, а про эту даму обычно сдержанный Миллер говорил такое, что если бы его речь передавали в эфире, большую часть пришлось бы заменить на «пи-пи-пи».

— А где Наташа?

— Спит. У нее, кажется, высокая температура. Я тут немного похозяйничал, ничего?

— О чем речь!

Наташа почувствовала прикосновение твердой и холодной щеки. Не открывая глаз, она заворочалась, наугад протянула руки и обняла Митю.

Он приложился веком к ее лбу. Митя считал, что именно кожей века можно наиболее точно определить температуру.

— Черт, я с улицы, не могу понять… Тридцать восемь наверняка есть. Наташа, ты спишь?

Ей самой было непонятно, зачем она притворялась спящей. Но вместо того чтобы встать и накормить Митю, она только засопела и уткнулась носом в его шею.

— Жаль, что ты спишь, я соскучился…

Он хотел подняться с дивана, но Наташа удержала его за руку.

— Я уже не сплю. Сейчас встану…

— Нет-нет, лежи. Тебе сильно нездоровится?

— Да нет, ничего страшного. А когда ты рядом, я вообще чувствую себя прекрасно. Поцелуемся? Или боишься грипп подхватить?

— Ты не представляешь, какая ты сейчас красивая! — Убедившись, что Петьки с Анатолием Васильевичем нет в комнате, Митя жадно поцеловал ее в губы.

— А что ты так рано?

— Вообще-то я забежал на пятнадцать минут, переодеться перед ученым советом. Но если тебе нехорошо, могу остаться.

Наташа подумала, что ослышалась. Или что она все-таки спит и видит прекрасный сон, потому что в реальности Митя произнести таких слов не мог. Чтобы он отказался от служебных дел ради ее недомогания? На всякий случай она ущипнула себя за руку.

— Что ты сказал?

— Спрашиваю, не нужна ли тебе моя помощь?

Соблазн сказать, что нужна, был велик. Но вдруг этот ученый совет имеет для Мити большое значение? — тут же засомневалась Наташа. Зачем создавать ему проблемы? Ради того, чтобы получить лишнее доказательство его любви?

— Нет, Митя, все в порядке. Пожалуйста, иди. В крайнем случае, если будет плохо, я Сане позвоню.

— Вот ей только гриппа не хватает для полного счастья! — сварливо сказал Митя. — Она и в реанимации пашет за троих, и эту сучку Смысловскую ублажает… Дай, короче, человеку отдохнуть. Лучше мне на мобильник звони.

— Хорошо. Ну, иди переодевайся. Если ты не хочешь, чтобы я тебя кормила, попей чаю с мужиками.

Они еще раз поцеловались.

— Что принести больному другу? — спросил Митя с порога.

Во время ученого совета профессор Миллер в последнем ряду бился в шахматы с профессором Колдуновым. Победила дружба, поскольку до конца заседания закончить партию не удалось. Колдунов предложил записать позицию, чтобы доиграть на следующем совете, но подошел мэтр Литвинов, которому из президиума было прекрасно видно, чем они занимаются, смел фигуры и произнес несколько слов насчет молодых хулиганов, предающихся азартным играм, пока старшие товарищи отдуваются за них в президиуме.

— Хотя должно быть наоборот, — заключил Литвинов, многозначительно подняв палец. И, выдержав паузу, предложил: — Ну, пошли ко мне?

— Да у меня, понимаете, невеста заболела… — начал было Миллер, но его прервал Колдунов.

— У всех дела, — сурово отрезал он, — но на десять минут подняться нужно. Это традиция.

Все же Миллер позвонил Наташе, но она сказала, что чувствует себя гораздо лучше. С чистой совестью он поднялся в кабинет Литвинова.

— Давайте, ребятки, хозяйничайте, — суетился мэтр.

Колдунов раздавал рюмки, а Миллеру, как самому молодому, пришлось откупоривать бутылку.

— Чай, кофе кто-нибудь будет? — кричал Литвинов. — Если да, я позвоню, чтобы сделали.

В кабинете собралось человек пятнадцать профессоров, и все они чувствовали себя как дома: знали, где взять пепельницу, а где шоколадку для закуски. Миллер был в компании новичком, и завсегдатаи поглядывали на него с интересом, но немного свысока.

Большую часть собравшихся составляли военные врачи, однако военной дисциплиной в кабинете и не пахло — наоборот, здесь царила полная анархия: пили маленькими группками, чокаясь по углам, без тостов.

Чувствуя себя не слишком уютно, Миллер, оставшийся в одиночестве, примкнул к компании Колдунова. Здесь с интересом разглядывали какой-то глянцевый журнал.

Порнуха, решил Миллер. В последнее время в этой среде стало модно быть немножечко растленным, любить непристойные фотографии и нестандартный секс. Как все изменилось! Во времена миллеровской юности из сексуальных тем у них принято было обсуждать только собственную потенцию и тело партнерши. Признаться в пристрастии к порнофильмам или порножурналам означало подвергнуть себя публичному осмеянию.

Сам Миллер вообще был в этих вопросах пуританином: в кругу сотрудников он немедленно пресекал скабрезные разговоры и, уж конечно, никогда не откровенничал сам. Но в кабинете Литвинова он был гостем, новичком, к тому же самым младшим по возрасту. И ему ничего не оставалось, кроме как взять журнал, с улыбкой протянутый малознакомым общим хирургом.

— Посмотри, Дима, какая прелесть! Изъял сегодня из комнаты дежурного врача.

Стоявший рядом Колдунов усмехнулся:

— У тебя что, извращенцы работают? Проводить ночь в клинике, набитой молодыми симпатичными сестрами, и изучать порнуху…

— Да что вы заладили: порнуха, порнуха! — возмутился владелец журнала. — Вполне солидное издание типа «Космополитен», только для мужчин. Но снимочки, да, действительно… На первый взгляд вроде бы все прилично, а если приглядеться, то хо-хо! Дай-ка я найду… — Он забрал журнал, полистал его, открыл на нужной странице и сунул обратно Миллеру. — Как тебе вот это?

На фотографии, в которую тыкал пальцем ценитель, была Наташа.

Каким-то чудом ему удалось тонко ухмыльнуться, неторопливо закрыть журнал, запомнив обложку, залпом выпить причитающийся ему коньяк и покинуть собрание, сославшись на заболевшую невесту.

В первом же киоске он купил журнал. Дойдя до ближайшей скамейки, сел, закурил и только после этого открыл. Сердце дико колотилось, когда он смотрел на Наташу, свою невесту.

Она лежала на красном кожаном диване в позе «Обнаженной махи» Гойи, правда, в отличие от той обнаженной не была. Напротив, надетая на ней комбинация была достаточно скромной… Но поза… тень между бедрами… краешек розового соска, очень тонкий, однако сразу заметный мужскому взгляду… И самое ужасное — рот, приоткрытый Наташин рот с распухшими, словно от поцелуев, губами. «Я готова для любви», — говорил этот рот.