Барбара Вуд - Ночной поезд Страница 38

Сейчас эта горстка бойцов Сопротивления с надеждой и опасением всматривалась в падающий снег.

Леокадия Чеховска, убрав перехваченные густые волосы под вязаную шапку, держала палец на спусковом крючке винтовки и терпеливо ждала на своей позиции у подъема к рельсам. В двадцати метрах она видела Авраама Фогеля, молодого скрипача, рассеянно державшего винтовку у ноги. Леокадия невольно улыбнулась. Этот парень не солдат, всегда мечтает, говорит, как поэт, будто витает где-то на грани действительности. Однако он был храбр, и это вызывало восхищение. Все же он не освоился со своим положением, но то же самое можно было сказать и об остальных членах группы. Они показались бы смешными, если бы их не подстерегала смертельная опасность.

Именно по этой причине боец движения Сопротивления Леокадия Чеховска безгранично гордилась своими товарищами. Вот Эстер Бромберг в мужской шинели до пят застыла в сугробе и поеживалась. Казалось, что стоит только этой крохотной женщине поднять винтовку, как она опрокинется. Старик Бен Якоби играл солдата и подчинялся приказам Брунека, отдавая честь, а теперь стоял среди сосен с трясущимися коленками. Леокадия уважала, жалела и любила их всех, восхищалась тем, что они с такими небольшими силами рвались в бой.

С тех пор, как ее мужа забрали в вермахт, молодая женщина из Торуни принимала активное участие в подполье, подвергаясь такому же риску, как и ее соотечественники, и был полна решимости не дать нацистам совсем поработить страну. Она никогда не теряла надежду, что муж еще жив, хранила в своем сердце, словно знамя, память о нем и его любви, черпая в этом силы. Леокадия сражалась в польском Сопротивлении уже почти два года. Она перемещалась из одного края в другой, участвовала в боях. В некоторых местах она присоединялась к организованным группам польской армии – летчикам, морякам, пехотинцам и кавалеристам, сохранившим подвижность, боеспособность и наносившим противнику ощутимые удары. В других местах она встречала группы вроде этой, состоявшие из разных гражданских лиц, старых и молодых, не подготовленных к боевым условиям, но движимым той же самой горячей любовью к родине и ненавистью к нацистам.

Поднялся ветер, вдали раздался вой одинокого волка и эхом пронесся среди деревьев. Видно, температура падала, и все признаки говорили о том, что близится снежная буря. А вдоль железнодорожной линии тем не менее царил тот же безмятежный покой.

Леокадия взглянула на ту сторону железной дороги и увидела метрах в тридцати от себя Давида Риша. Его темные пылавшие глаза, как это часто бывало, следили за ней, и сердитая гримаса исказила его красивое лицо. Давид смотрел на нее пристально и загадочно, вынуждая Леокадию снова думать о нем. За пять дней ее пребывания в пещере они мало говорили друг с другом, но она часто ловила на себе его взгляд. Леокадия догадывалась о буре, бушевавшей в его душе; про себя она могла сказать то же самое. Молодая женщина думала, что понимает Давида, быть может, лучше, чем кто-либо другой, и она также чувствовала, что он знает это. Но Давид Риш был сердитым молодым человеком, не доверявшим неевреям. Возможно, в другое время при других обстоятельствах она могла бы полюбить такого человека…

Она постаралась отогнать подобные мысли. Ни одному мужчине эта женщина не позволяла приблизиться к себе. Не было времени, не осталось места для любви и нежности, по крайней мере сейчас, когда идет война и льется кровь. Брунек и Антек были добры к ней, защищали ее, делились с ней едой и с первого дня поняли, что Леокадия недоступна для мужчин, так что оба научились воспринимать ее как любого другого бойца. Именно такое отношение устраивало ее, пока не закончится война и муж не вернется к ней.

Леокадия отвернулась от Давида и продолжала следить за железной дорогой.

Матушек, потевший от страха и напряжения, старался не двигаться в тесном пространстве бочки. Ему приходилось все время напоминать себе о трех флягах нитроглицерина, которые он согревал на своем теле. Он понимал, если сделать резкое движение, то все погибнет, на рельсах тут же появится огромная дыра, а от него останется лишь маленькое облачко пара. Ожидание казалось бесконечным, но наконец послышалось размеренное дыхание приближавшегося поезда.

Паровоз и двадцать вагонов с грохотом остановились как раз перед мостом, и партизаны увидели, что паровоз встал как раз над Брунеком Матушеком. Слыша, как нацисты, хрустя сапогами по снегу, приближаются к мосту, Брунек осторожно приподнял крышку бочки, толкнул ее вверх и сдвинул в сторону. Он осмотрел дно паровоза. С этого угла массивные штоки толкателей и огневая коробка казались ему странными. Он осмотрел огромную ось колес, надеясь, что к ней удастся прикрепить пружинную клемму. Нацисты не спеша шли через мост, все тщательно осматривая в поисках следов саботажа.

Прошло десять долгих минут, солдаты дали машинисту сигнал, что можно тронуться в путь. Машинист подал поезд назад так, чтобы сомкнуть места соединений, затем двинул его вперед. Матушек ждал, когда рванувшие вперед вагоны перейдут в плавное движение. Быстрым и ловким движением он в последний миг успел подсоединить взрывчатку к паровозу. Следующую флягу он подсоединил к большому вагону-платформе, груженному тяжелой артиллерией, а последнюю флягу прикрепил к вагону, который находился ближе к концу поезда. Казалось, что его руки работают легко, пока тяжелая техника грохотала над его головой. Как только последняя фляга была прикреплена, он снова нырнул в бочку и задвинул над собой крышку. Присев в темной бочке, Матушек ждал, а с его лица градом лил пот.

Окутывая девственную природу клубами дыма, локомотив с пыхтением пересек мост и оказался на другой стороне. Через несколько секунд, показавшихся вечностью, громадные колеса паровоза достигли незакрепленного рельса, под которым была зарыта фляга с нитроглицерином и раскачали чувствительную к ударам жидкость до точки взрыва. Сначала взорвалась фляга под рельсом, через секунду взорвался паровоз, затем два вагона. Мощный фейерверк на короткое время озарил зимний пейзаж, посыпались искры, поднялись облака дыма, куски металла взлетели к небу. Затем в двух местах рухнул мост, и его центральная часть, потерявшая опору, опасно накренилась.

Спустя секунду мост не выдержал и вместе с вагонами рухнул в реку. Звук ломавшегося льда наполнил лес оглушительным ревом, поезд наполовину погрузился в воду, и все снова затихло.

Партизаны выскочили из-за деревьев и начали стрелять по всему, что двигалось, уничтожая солдат, которые пытались спастись. Спустя десять минут все нацисты были убиты.

Брунек руководил спуском к реке, отдавая приказы своим товарищам. Те бросились вниз по заснеженным берегам и побежали к плававшим льдинам. Брунек остановился, выпустил осветительную ракету, давая сигнал Долате выводить повозки из укрытия. Следующие минуты пролетели быстро, все грузили ящики с оружием и боеприпасами в повозки.