Мария Метлицкая - Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты Страница 39

Это были основные и самые крупные выезды сестер. В эти дни они уставали, долго спали днем и часто манкировали вечерней прогулкой. Потом все входило в обычный ритм. Утренний кофе (молока больше, чем кофе), бутерброд с сыром, творог с вареньем. Трехчасовая прогулка в лесу, затем обед – овощной суп, желательно с цветной капустой, паровые телячьи тефтели, кисель с мороженым.

Легкий отдых с книгой. Прогулка, небольшая, минут на сорок, гречневая каша или сырники вечером, долгий чай с вареньем на кухне. И телевизор у Сони и радио у Аси.

В театр они ходили редко – на хорошие постановки билеты достать трудно, но иногда знаменитый племянник все же оставлял контрамарки на свои премьеры. Нрав у него был очень неуживчивый, и поменял он почти все московские театры. Был всегда собой и всеми остальными недоволен и, как следствие, нигде не приживался. Ну а если уж сестры выбирались в театр, готовились заранее, нервничали, не спали накануне и после. Но впечатлений хватало на ближайшие полгода.

Жили дружно, «цапались», как говорила Соня, редко, в основном при несовпадении мнений или политических вопросов. Здесь была более принципиальной старшая сестра. Младшая в отместку капризничала, что недосолен суп или слишком крутые тефтели. Но дулись недолго. Все равно жизнь их была замкнута друг на друге. Куда деваться?

Возникновению Жени обрадовались – появилась близкая душа. О том, что по крови она им не родственница, старались не думать. Называли ее между собой племянницей – при ней стеснялись. Маруся их немного раздражала и умиляла, как всегда раздражает и умиляет ребенок бездетных и пожилых людей. Женя усмехалась про себя, думая про однообразие и схожесть их жизни. Но если они были рады этому неспешному графику, то Женя, пожалуй, начинала тяготиться.

Подливала «масла в огонь» еще и мать, приезжавшая не чаще одного раза в две недели посидеть с Маруськой. Чаще приезжать ей было тяжело, другой конец города, пересадки. На просьбу Жени поменять район и перебраться поближе к дочери и внучке она решительно отвечала отказом, объясняя привычкой и близостью работы. Хотя, смутно догадывалась Женя, не очень желая признаться в этом даже самой себе, мать боялась, что увеличится ее нагрузка, будут чаще «запрягать» посидеть по вечерам и так далее, по списку. А так взятки гладки.

Так вот, мать постоянно подкалывала Женю, что сама, мол, сидишь в своем темном болоте и подружек таких же нашла, старых девственниц, себе под стать.

– Ревнуешь? – спрашивала Женя.

Но тоска и отчаяние подступали все чаще и сильнее. Себя стыдила, ругала, говорила в сотый раз, что у нее есть Маруська, вполне здоровая (тьфу-тьфу) мама, квартира, любимая, хоть и приносящая скудный доход работа. Но всего этого было мало, мало. Банально хотелось любви. А что тут странного, когда женщине нет еще и тридцати?

Да, было еще одно событие, случавшееся раз в году у сестер – день рождения. Родились они в одном месяце, почти подряд, с разницей в две недели. Справляли, естественно, вместе – так удобнее. Этот нечеткий день определял, конечно, племянник – всегда, правда, предупреждая их заранее и непременно раз в год посещая тетушек. А они опять нервничали, тщательно и старательно готовились к этому событию: Ася пекла пироги с капустой и вишней, варила бульон с яйцом и жарила обязательную курицу. Почему-то они не хотели, чтобы Женя заходила к ним в этот день, монополию на своего родственника охраняли, что ли. Потом они рассказывали Жене, что привез он роскошный букет роз, огромный торт и провел с ними целый вечер.

Последующие три дня они отходили (у себя не принимали), слишком были возбуждены и утомлены. Потом, спустя несколько дней, Женя заходила их поздравить с букетом, конфетами и очередной своей картинкой в подарок, но почему-то не было роскошных роз (увяли!), ни остатков торта (подъели). Женя все понимала и душу не бередила.

Но вскоре изменилась Женина личная жизнь. На проводах бывшего мужа – а он, умница и трудяга, засобирался в эмиграцию, в Америку, откопав в себе каплю еврейской крови, – познакомилась с его приятелем, бывшим однокурсником, Андреем. С проводов ушли вместе. Марусю отвела ночевать к сестрам первый раз в жизни, и в этот же первый день, вернее ночь, Андрей остался у Жени. Она так и не уснула, а в пять утра почему-то начала горько плакать от счастья, стыда и оттого, что в первый раз Маруськи не было дома.

Андрей проснулся удивленно, смотрел на нее, тер глаза, глядел на часы и совсем ничего не понимал. Потом она ушла на кухню, долго пила чай и много курила. А он тут же, так и не поняв (да и зачем?), почему эта новая его женщина так горько плачет, ведь все вроде бы совсем даже неплохо, моментально опять уснул. И в девять утра она его растрясла и попросила собираться.

– Мне надо за дочкой, пей быстро кофе.

– До вечера? – осведомился Андрей.

– Вряд ли. Тут живет моя дочь, – резко остановила его суровая Женя.

Почему она так злилась на него, за что? От смущения? Или она злилась на себя? Анализировать ей было некогда.

Проветрила квартиру и побежала за Марусей, встревоженная и суетливая, а там – все хорошо, Маруська довольна, тетки тоже вроде.

На улице Маруся настучала, что суп был пресный и без сметаны, а котлеты вареные. А так все было здорово: бабушка (!) Ася давала играть в «морскую» шкатулку, а там и сережки, и пуговицы, и пряжки, и бусы. В общем, целое девчоночье счастье.

Бывший муж вскоре пришел прощаться, долго не отпускал с колен Марусю, а она вырывалась – отвыкла от него. Он принес Жене деньги. Правда, не все – алименты за Марусю, на годы вперед. Иначе Женя не подписала бы ему бумаги на выезд. Пересчитав, Женя удивилась:

– Я тебе поверила, а ты...

– Больше не смог, прости, здесь треть, буду высылать, как смогу.

– Ладно, иди. – Женя была разочарована. А ведь уже строила такие грандиозные планы!

Но и эта сумма показалась ей огромной. Долго пересчитывала, не зная, как распорядиться. Потом придумала. Купила себе с рук поношенную югославскую дубленку, длинную, со стриженой ламой на воротнике, новый маленький цветной телевизор на кухню. Накупила деликатесов, что смогла достать – честно поделилась с Асей и Соней. А остаток положила на книжку на Маруськино имя.

Немного мучила совесть за дубленку, но слишком велик был соблазн. Себя простила. Мама приехала, добивалась правды, нашла спрятанную в постельном белье сберкнижку, кричала, почему так мало, оскорбляла, называла никчемной дурой, которой все по заслугам.

– А тебе? – тихо спросила Женя.

Маруся плакала в ванной.

Теперь по выходным Женя ездила в Битцу торговать. Тогда Битца была стихийной, только начиналась прямо в парке, на траве. Радость, если в жару найдешь местечко под деревом. Если везло, продавала две-три картинки. Еще Женя пыталась расписывать тарелки – ей нравилось, но не было муфельной печки для обжига – приходилось просить у знакомых. И ее давняя мечта заняться керамикой так и не осуществилась.