Трубадура - Дарья Волкова Страница 39

Комната стала медленно вращаться вокруг нее. И она медленно опустилась на стул.

– Тура, детка, что случилось? – Профессор Дуров принялся бестолково хлопотать вокруг внучки. – Разволновалась? Понимаю, это такое событие важное для девушки! Сейчас, я тебе водички принесу.

– Дед, сядь, прошу, – едва смогла выговорить она.

Комната по-прежнему вращалась. Даже две комнаты. Вокруг нее, накладываясь одна на другую, смешиваясь и просвечивая, кружились две комнаты – кабинет деда и комната Степана. И поверх всего летала салатовая коробка. Размер сорок пятый…

– Тура… – Павел Корнеевич сел напротив. И теперь смотрел встревоженно. – Давай все-таки водички принесу. Может, чайник поставить? Или давай вот что! Мне Стёпа на Новый год коньяк подарил. Давай-ка выпьем по пятьдесят граммов, девочка моя. Есть же что отметить! Стёпа на тренировке, наверное, да?

Она начала раскачиваться взад-вперёд. Вращение вокруг никак не прекращалась. Есть что отметить, да.

Поминки.

Из глубин памяти стало подниматься что-то совсем холодное и страшное. Пьяные окрики отца и молчаливые тётки, холод, казённые улыбки людей в приюте. Тура замотала головой, но муть всё прибывала, как вода на полную луну. Травля в школе – пинки сзади, обидные прозвища, спрятанные вещи. Звяк-звяк, сахарница на самом краю стола. И стол за пять тысяч евро, боль в стянутых руках, сухость от кляпа и вязкая густая паника. А потом пришел он и спас. А она что? А она вон что…

Захотелось завыть – не закричать, именно завыть – страшно, громко, на пределе голосовых связок. И только совершенно ошалевшие глаза деда остановили. Как-то отрезвили.

– Извини, дед, не сегодня, – сказала она чужим голосом. – Кажется, я подцепила вирус в поездке. Заболеваю.

– Конечно-конечно! – облегченно выдохнул Павел Корнеевич.

Тура отметила, что дед тоже бледный. Так, ей надо его беречь. Ей надо с ним про госпитализацию поговорить.

Нет, не сегодня.

– Ты в кровать ложись, а я тебе чаю с вареньем сделаю, – предложил Дуров.

Как в детстве. Совсем как в детстве. Только сейчас всё не так. Чай он ей сделает, ага. С его-то тремором.

– Не надо. – Словно полупарализованным лицом Туре даже удалось улыбнуться. – Ты не переживай. Стёпа скоро придет, он мне чай сделает.

На правах жениха, ага.

Она легла на пол. Или, точнее упала. Сначала скрючилась, потом, наоборот, раскинулась на спине. На том же месте и так же, как тогда. Когда он любил ее в этой комнате.

Люби-и-ил.

Иначе не было бы этого разговора между дедом и Стёпой.

Ей надо было всего лишь подождать. Всего лишь подождать. А она сегодня утром сделала себе показательное харакири.

Уснула Тура через два часа, там же, на полу. Ковер под головой промок, лицо отекло, носом было уже невозможно дышать.

Она оплакивала сразу всё. В глухой тоске и робкой надежде, что завтра станет хоть самую капельку, но легче.

Но следующий день стал подтверждением расхожей и циничной фразы: «Вам кажется, что вы достигли дна. И тут снизу стучат».

Утром снизу постучали. Точнее, позвонили.

Кадр тринадцатый. Джим Джармуш

– Кто с тобой путешествует?

– Никто.

В представлении не нуждается.

К полудню следующего дня Тура приняла решение об увольнении. Пока руки были заняты привычным делом, а губы что-то, видимо, беспечно отвечали и объясняли клиенткам, голова напряженно работала. Голову надо было обязательно чем-то занять. И Тура подкинула ей задачку. К двум часам решение было принято.

Да, это очень хорошее место, почти на Невском. Статус, цены – и всё это отражается на уровне оплаты труда. Да и от дома полчаса на автобусе. Но перспектива дальнейшего общения с хозяйкой салона была немыслимой. Как с ней говорить, смотреть? Если при этом Тура будет обязательно вспоминать… Вспоминать то, что разломало ее жизнь пополам. И оставило ее на обломках. Невозможно и думать о том, как собрать эти обломки в некое подобие цельной конструкции, если каждый день ей будут напоминать о собственной подлости и предательстве.

Теперь, когда решение принято, остаётся только претворить его в жизнь. Уведомить хозяйку и обговорить условия увольнения. Тура как могла мило улыбнулась клиентке и, повинуясь смутному импульсу, черкнула на клочке бумаги свой сотовый. Эту даму она обслуживает уже второй год, и та, кажется, довольна. Надо попробовать забрать хотя бы часть клиентской базы. Мало ли… Не всё решают место, аппаратура и косметика. Ее руки тоже что-то значат – это Тура знала точно.

Перерыв десять минут. Это чтобы произвести необходимые гигиенические процедуры на рабочем месте. Этого времени еле хватает, но простоя хозяйка не терпит. И всё же Тура решает проверить телефон. А там одиннадцать непринятых от мамаши. Никогда ранее не баловала ее мать таким вниманием. Что пришло в ее вздорную голову? Какая-то пустяковая проблема, с которой Елена Павловна не в состоянии справиться сама? Вполне возможно. К чёрту тогда Падлну, пусть ждет до вечера.

Но в этот самый момент на экране отобразился двенадцатый входящий. Да чтоб тебя, настырная какая. Тура посмотрела на настенные часы. Запас времени небольшой, но есть. Она посмотрела на свое отражение в зеркале под часами. Рабочий костюм позитивного розового цвета лишь оттенял нездоровую бледность лица, отёчность и полопавшиеся капилляры. Сапожник без сапог. За такой внешний вид ее определенно ждет нагоняй, ну да не всё ли теперь равно? Двенадцатый звонок прекратился, чтобы тут же инициировать тринадцатый. Ну прямо невтерпеж. Левой рукой Тура потянулась в тумбочку за чистым бельем, а правой приняла тринадцатый.

И тут снизу постучали.

В спальне деда, куда Тура заходила два раза в месяц, чтобы только помыть пол и сменить белье – дед не позволял ей даже пыль протирать, опасаясь, что она что-то сдвинет в идеальном, с его точки зрения, расположении различных предметов, книг и всего остального – теперь в этой спальне было многолюдно.

Елена Павловна билась в истерике. Мать то переходила на громкие бессвязные вопли, то вдруг затихала и сидела, тяжело дыша ртом. Управляла всем Лилия Донатовна. Именно она встала навстречу Туре, похлопала по плечу.

– Крепитесь, деточка.

Лилия Донатовна вернулась к разговору с усталым небритым мужчиной. Незнакомая женщина в униформе стояла у окна и держала у уха телефон. На стуле у двери сидела красная Елена Павловна в компании тощего субъекта скорбного вида. А на кровати лежал Павел Корнеевич Дуров. Ныне покойный.

– Я зашла… – Елена снова вошла в буйную стадию. – В обед. Хотела узнать… А он… он…

– Смерть во сне в