Диана Гамильтон - Начнём сначала Страница 4

С мстительным выражением на узком лице он стоял спиной к двери, загораживая ей проход, и в его словах прозвучала злоба:

– Ты и так причинила ему слишком много неприятностей. Один твой вид напомнит ему, что именно вызвало этот приступ, и ещё не известно, чем все кончится.

– Неприятности? – она выделила это противное слово, румянец, вызванный возмущением, сошёл с её щёк, лицо побледнело, в глазах мелькнуло недоумение. – О чем ты говоришь, черт подери? Что я такого сделала по-твоему?

Много лет назад, когда они вместе росли, Доминик всегда старался переложить на неё всю вину за детские шалости. Если ему удавалось представить её в дурном свете перед родителями или друзьями, он был безмерно счастлив. Она уже научилась не обращать на это внимания, лишь пожимала плечами, зная, что его наговорам практически никогда не верят.

И сейчас было похоже, что он принялся за старое, но на сей раз ситуация была совсем другой. Это не было какой-то мелочью, типа разбитой безделушки или окна, или пропажей нескольких пенсов из кошелька матери. Здесь дело было нешуточным. Преднамеренно она никогда не доставила бы неприятностей людям, воспитавшим её и заботившимся о ней.

– Что я такого сделала? – требовательно спросила она, и он ворчливо ответил:

– Эта записка, которую ты ему оставила. Он и дочитать её не успел, как потерял сознание.

– Ой, да ладно тебе! – Селина почувствовала облегчение. Она-то ломала себе голову, стараясь вспомнить, что именно могла она натворить, чтобы так сильно расстроить Мартина. – Это была обычная телефонограмма. Я просто передала ему то, о чем меня попросили. Если бы ты первый поднял трубку, то сделал бы то же самое. Это просто совпадение.

– Черта с два! – рявкнул он, повернувшись к ней своим длинным носом. – Если бы я разговаривал с Тюдором, то припугнул бы его законом и не подпустил бы и близко к нашему дому. И не сказал бы отцу, что у того хватило наглости позвонить. Больному человеку не говорят, что его враг собирается навестить его!

– Враг? – Она почувствовала, что повторяет его слова, но ничего не могла с собой поделать. И ничего не поняла из его слов. У Мартина во всем мире не было ни единого врага, в этом она не сомневалась. Она в жизни не слышала ни о каком Адаме Тюдоре до сегодняшнего вечера… Или слышала? Её густые брови нахмурились, она потрясла головой, чтобы привести в порядок мысли, и её двоюродный брат продолжал:

– Ну, конечно. Этот человек – мерзавец. Вечно выклянчивает подачки. Как только он повидается с отцом, так тут же обведёт его вокруг пальца – спроси у мамы, если мне не веришь.

Седина прикусила губу. Она поверила ему. Его голос звучал достаточно убедительно, и она сказала виновато:

– Я не знала. Если у Мартина есть враг», меня надо было предупредить. Откуда мне это знать, если никто мне ничего не говорил?

– Вообще-то конечно, – Доминик отошёл от двери, очевидно, передумав и дальше обвинять Седину, а затем совершенно неожиданно для неё сочувственно обнял её за плечи. – Мне не следовало обвинять тебя, но я был расстроен. Адам Тюдор – это не тот человек, о котором мы вели разговоры. Так что… – он взял ключи о г машины из её рук и положил их в сумку, – при данных обстоятельствах будет лучше, если" ты останешься дома, ты согласна? Дайте время оправиться от шока после получения этой записки. Завтра все встанет на свои места. А когда придёт Тюдор, можешь высказать ему все. Если тебя завести, ты можешь на любого нагнать страху! Но если тебе придётся встретиться с ним, то ты должна кое-что знать и понять, что больше ни с кем на эту тему разговаривать нельзя. – Он устало улыбнулся ей и ещё раз обнял за плечи. – Как я тебе уже говорил, этот человек – наглый мерзавец, и если бы он смог сделать так, чтобы против отца – против всех нас – возбудили дело о не состоятельности, он бы сделал это. Конечно, он не сможет этого сделать, тут я начеку.

– Но почему? – в золотистых глазах Седины отразилось полное недоумение. – Как мог такой честный и порядочный человек, как Мартин, нажить такого врага?

Рот Доминика искривила злобная усмешка;

– Потому что он ублюдок. И если быть точным, то он ублюдок моего отца… Было уже около девяти. На улице поднялся сильный ветер, он бил по стенам дома, свистел в голых ветвях деревьев. Ночь обещала быть просто бешеной.

И такое же бешенство бушевало в сердце Селины, лишь слегка подавляемое твёрдой решимостью встретить Адама Тюдора с тем презрением, которого он заслуживает.

После того как Доминик уехал, захватив вещи, которые могут понадобиться Ванессе, она позвонила в больницу и поговорила с тётушкой, извинившись за то, что её не было с ними, когда им так нужна была её помощь. Затем она спросила о Мартине и пообещала утром приехать.

– Все произошло так быстро, ты бы все равно ничего не смогла сделать, – успокоила её Ванесса. – Твой дядя прекрасно это понимает и ждёт тебя завтра.

– Доминик объяснил мне, – быстро заговорила Седина, вновь испытывая чувство вины; и хотя знала, что основании для этого у неё нет, отделаться от этого чувства она не могла. – Мне очень жаль. Я никогда бы не оставила этой записки, если бы знала все детали – о том, кто он такой.

– Ну конечно же. – Голос Ванессы прозвучал несколько напряжённо, и Седина поняла, насколько эта тема болезненна для неё. – Это не тот вопрос, о котором обычно беседуют в гостиных. Как я поняла, ты останешься дома и покажешь ему на дверь, если у него действительно хватит наглости явиться.

– Вот именно, – Селина сжала трубку так, что побелели пальцы. Тётя продолжала:

– Не вини себя. Ты не обязана была это знать. Я была уверена, что мы давно распростились с ненасытным негодяем. Но будь осторожна, – предупредила она. – Он способен на любую подлость. Пусть Мэг будет где-нибудь поблизости, если он начнёт на тебя давить.

Вот этого-то Селина делать и не собирается. Чем меньше людей втянуто в это дело, тем лучше. И она вполне в состоянии самостоятельно справиться с этим мерзавцем. Реакция Ванессы напомнила ей все, что рассказал Доминик. Каждое его слово врезалось в её память и сердце:

– Мама мне много говорила о нем, но я видел его только один раз. Тогда мне было лет семь. Он пришёл к нам – мы тогда жили в Уотфорде – и я, будучи ещё совсем ребёнком, понял, что он представляет угрозу. Высокий, черноволосый, невоспитанный. Его агрессивность сразу бросилась мне в глаза. Он хотел видеть отца. Говорил, что поступил в университет. И я помню, как мама сказала ему, что отца нет дома и что теперь, когда эта шлюха, его мать, умерла, денег он больше не получит. Ему было восемнадцать лет, и мама сказала, что он уже достаточно взрослый, чтобы зарабатывать себе на жизнь, как делают это все остальные, – и, если он не может платить за учёбу в университете, то это его проблема, а не забота его отца. Она потребовала, чтобы он ушёл. И он ушёл.