Светка даёт в табло (СИ) - Шолох Юлия Страница 4

Откуда в коррекционном лагере мажоры?

По идее, он должен был спросить, кто я такая, ведь это я без спросу к нему ввалилась. Но он молчал.

Когда молчат, становится не по себе, неуютно. Мы со Светкой твёрдо убеждены, что молчат в разговоре только маньяки и психопаты. Я ведь начала разговор, верно? Где ответ?

Глаза у него были тёмно-серые и очень внимательные. Скулы острые, и подбородок острый. Слишком худой какой-то, не кормят его, что ли?

Рассмотрев меня сверху, его взгляд опустился ниже, на толстовку. Выражение лица изменилось — парень нахмурился.

— Гражданская оборона? — Спросил он.

Ну вот! Все, кто видит мою толстовку, делятся на две категории: или они тут же восторженно начинают сыпать строками песен Летова и рассказывать, как это круто, или закатывают глаза, по типу — что за детство? Что за херня? Когда уже мозги твои заработают, и ты станешь вести себя, как нормальный взрослый человек?

Этот, похоже, из второй категории. Даже полегчало. Хоть разговаривает.

Я поставила на вторую и ждала лекции. Или хотя бы пока меня окунут в презрительное превосходство своей персоны над моей.

Но он почему-то ничего не сказал, а вместо этого снова поднял глаза и уставился на меня иначе, с подозрительным таким благоговением, будто я была иконой в церкви.

Частенько в книгах встречается выражение: «его глаза горели». Меня оно всегда слегка смешило, представлялся перец с вытаращенными глазами, которые лижут языки пламени.

Но в этот момент иначе его выражение никак не получалось обозначить. Его-глаза-горели.

Его губы дёрнулись, и кадык на шее качнулся, будто он беззвучно сглотнул.

Или всё же маньячила?

Когда парень поднял руку, хорошо, что медленно, иначе я подумала бы, что он собирается мне врезать, мысль, что он психопат, стала укрепляться. Не зря же он прячется на чердаке? Что-то это должно означать, нести, так сказать, некую смысловую нагрузку?

С психопатами нужно ой как осторожно себя вести, если не хочешь оказаться порубленной на кусочки и сложенной в коробочку в углу чердака, во-он как раз за тем мольбертом, за которым он сидел.

Надо бы отойти, мало ли, может, у него как раз период обострения. Жизнь, конечно, гумус, но прощаться с ней я пока не готова.

Но тут он отдёрнул руку и разозлился. Отшатнулся, шагнул назад и сквозь зубы прошипел:

— У тебя лицо мадонны, а я, я… — Его взгляд заметался по чердаку, как белка в клетке. — Я не могу написать даже ромашку!

Потом он размахнулся и рукой сбил мольберт на пол. Какой раздался грохот! В тишине чердака будто бомба взорвалась. Парень же развернулся и быстро пошёл прочь, громко стуча о пол ботинками. Хлопнул дверью.

Шаги ещё некоторое время звучали — он спускался по лестнице. Потом затихли.

А… оказывается, сердце колотилось как бешенное. С тех самых пор, как я вошла сюда и увидела, что на чердаке не одна. И только сейчас стало успокаиваться.

Если прикинуть, я всё-таки нашла на здешнем чердаке что-то… не знаю, как описать. Нашла секрет? Тайный предмет? Старинный клад? Хм.

И что от клада осталось, кроме ощущения, будто произошло нечто важное? Смутное неосознанное подозрение, что интуиция сработала и проорала, а я не услышала. Вот прямо здесь и сейчас случилось нечто, что перевернёт всю жизнь, случилось — а я не заметила.

Ерунда какая-то.

Ладно, забыли, пора к собственным делам возвращаться.

Я быстро спустилась по лестнице, пробежала по коридору и вошла к художественный класс.

— Опоздавших не пускаю, — сварливо заявила та самая женщина в клетчатом платье.

— Простите, пожалуйста. — Пришлось кроме улыбки добавить во взгляд дебелизма. — Меня задержали в администрации, какая-то путаница с документами. И велели не пропускать кружок.

Немного вранья поможет принять некоторым правильное решение. Одно дело — не пустить злостную прогульщицу, которой всё фиолетово и совсем другое — жаждущую знаний ученицу, которую задержало начальство, по важным, понятное дело, делам.

Расчёт как всегда был верным — начальству лучше знать, что делать и сориться с ним никому неохота.

— Ладно, — нехотя ответила преподавательница. — Я Таисия Павловна. Садись где-нибудь. Вон в коробке возьми карандаш и ластик, если там ещё остались, бумагу держи.

Она протянула мне большой лист для акварели. Светка уже призывно махала рукой. Свободных мест было множество, но я протолкалась среди неудобно расставленных мольбертов к самой стене — Светка всегда любила галёрку.

— Рисуй вазу по этому примеру, — скучающе сказала преподавательница, ткнув пальцем в большой плакат, на котором были изображены этапы рисунка вазы. Вначале как набор геометрических фигур, после уточнённая, после с тенями и в конце концов шикарная ваза, больше похожая на фотографию.

— Скукотища, — буркнула Светка, стоило сесть рядом.

Отвечать смысла не было. А тем более рассказывать, что мне, наоборот, совсем не скучно. В крови до сих пор гуляет адреналин, вызванный мужским голосом и непонятными словами. Я похожа на Мадонну? Я?! До сих пор не могу решить, это комплимент или оскорбление.

Я крепила остатками бумажного скотча лист на мольберт, брала протянутый Светкой карандаш и смотрела на преподавательницу. Та явно была не в настроении и выглядела чем-то сильно расстроенной. И она кое-что знала. Знала про то, что я нашла на чердаке. Да, так и стоит его обозначить — Находка.

Осталось только придумать, как вытянуть из неё нужную информацию.

А мне нужно?

Я отчего-то глубоко и грустно вздохнула. Сердце так и стучало, не желало утихомириваться.

— Ты чего? — Тут же насторожилась Светка. Нюх у неё, как у собаки, которая жратву раз в неделю видит.

— Жалею, что талантом к рисованию небеса обделили.

Даже круги на моём ватмане были кривыми.

Она недоверчиво хмыкнула, но отстала.

Странно как… Раньше я не скрывала от Светки своих мыслей, наоборот, была словно открытая книга. Но сейчас свою Находку ни с кем делить не хотелось.

Чиркали мы карандашами на этом занятии часа полтора. Светка сразу бросила вазу рисовать и стала изображать какое-то чудище с щупальцами вместо рук и тремя рядами зубов. Я честно старалась следовать схеме, но известно, что если нет таланта — хоть кол об голову чеши, ничего не выйдет. Не вышел у Данилы-мастера каменный цветок, не вышел.

Зато повезло с другим. Стоило преподавательнице взглянуть на часы, как она воскликнула:

— Над же, как поздно! Занятие закончено! Можете уходить.

И даже не взглянула, что мы там намалевали. Вдруг среди нас бриллиант попался, будущий Рембрандт? Как он узнает о своём гении, если всем вокруг плевать?

Впрочем, все резко подскочили со своих мест и стайкой ринулись прочь из помещения. Светка тоже ломанулась, но остановилась у двери, смотря на меня так, будто у меня на лбу рога выросли и голос стал как у солиста её любимой трэш металл группы. Данный взгляд означал — и чего ты тут застряла?

Жуть как не хотелось сваливать, не вытянув из преподавательницы что-нибудь о моей Находке. Но как вытянуть? Не станет она первому встречному душу выворачивать, да ещё и «трудному подростку» как нас всех тут называли. Вообще разговаривать не станет.

Вот тогда-то и свезло. Словно впервые увидав помещение, преподавательница оббежала его диким взглядом, вздрогнула и сказала:

— И как это освободить? Я, что ли, таскать всё наверх буду?

Она тут же замолчала, морщась, но шанс был использован мною по-полной! Я качнула головой, намекая Светке, что ей следует свалить, а я задержусь. Она поняла, пожала плечами, по типу — что опять за дурь тебе в голову дала? — и вышла. Будет ждать меня в комнате, скорее всего. А у меня образовалось важное дело.

— Таисия Павловна, может, нужно помочь? Вы говорите, что делать, у меня полно времени.

— Помочь? — Она впервые взглянула на меня с интересом и протянула. — Даже не знаю, ты всё-таки девушка, а на чердачное помещение таскать эти мольберты и стулья физическая сила нужна.