Веселые каникулы мажора - Аля Драгам Страница 4

Пока я считаю ворон, как смеется дядя Юра, Васька рыбкой катится на волне и выигрывает. Сержусь, но подставляю лоб для щелбана: проиграл, значит, проиграл.

Рыжая мелочь забавно складывает пальцы и типа щелкает мне, а потом Ирке. Таня и Лена с нами не играют, у них «другие интересы». Наверное, снова мальчиков обсуждают.

А что нас обсуждать? Всё понятно! Дал слово — держи. Обещал помочь — иди. Ну, и еще едим больше, потому что нам нужно много сил для роста.

— Накупались или ещё побудем? — Васькин папа прикладывает ко лбу руку козырьком и смотрит на насыпь, где тормозят две незнакомые машины.

Из них показываются одни парни. Кто-то несет гитару, кто-то складные походные стулья.

— Наверное, сворачивайтесь, ребята. Боюсь, будет шумно.

Мы нехотя, но подчиняемся. Василиса канючит, что хочет еще поплавать, но мне передается беспокойство её отца. Мой папа тоже напрягает плечи и хмурит брови, когда ему что-то не нравится.

— А кто это? А что они будут делать?

Васькин рот не закрывается ни на секунду. Отец объясняет ей, что приехали отдохнуть студенты, а пляж маленький, да и домой пора, помогать маме и бабуле.

Рыжая не соглашается, начиная плакать. Её слёзы, когда вижу, ужасно отзываются у меня внутри. Ненавижу, когда скребут по стеклу, и когда Василиса ревёт.

— Дядь Юр, высадите её у нас. Мы поиграем, и я приведу.

Вот кто тянул за язык? Хотел просто помочь, а в итоге…

Короче, пока бабушка была занята в огороде, а дед после работы поехал с вечера покосить, Васька решила отблагодарить мою ба уборкой. Мы вместе вытерли подоконники и подмели пол, а потом мелочь сказала, что помоет дверцы у серванта.

Не знаю, как она умудрилась, но сервант опрокинулся, засыпав осколками весь порядок. Я в ужасе летел от входа в дом, когда услышал грохот. Вышел, называется, за водичкой.

— Я всё вытащила, — всхлипывая, рыжая ручкой стала тыкать на угол за диваном, где пирамидками возвышаются салатники и вазочки, — только яйцо не достала.

— Какое яйцо? — у меня нет слов! Просто нет слов!

— Вот то, — маленький пальчик уверенно показывает на деревянный сувенир, закатившийся под стол. — Хотела его забрать, а шкаф упал.

Что было дальше? Наверное, нет смысла рассказывать…

Крапивой влетело обоим, а я еще и отстоял в углу целый час, пока бабушка выметала стекло.

Но перед этим было уже традиционное:

— Аааандреееей!

* Исп. — Nautilus Pompilius «Скованные одной цепью»

1988 год

Театp звал, он манил, с тpудом билет я купил.

Вот и долгожданный день настал,

Сел в тpамвай чуть живой, и сpазу голос чужой

Вежливо и тихо пpозвучал:

Пpедъявите билет…

Что я мог сказать в ответ?

Вот билет на балет,

На тpамвай билета нет.

© Игорь Корнелюк — «Вот билет на балет»

— Сегодня в клубе какие-то игры, пойдешь?

Мы с Генкой, распластавшись, лежим на полотенце, расстелив его на бетонных плитах, заменяющих пирс.

Купаться здесь одним по-прежнему нельзя, но поодаль рыбачит мой дед, поэтому мы можем валяться и болтать, или дремать, пока никто не дёргает.

Генка, кажется, так и собирается поступить, устав сидеть в няньках с младшими братьями. Я же полон сил и бодрости, мне хочется движения, но я заставляю себя относиться к другу с пониманием.

Вспомнить только, как сам устаю, когда бабушка с подругой по привычке подсовывают мне рыжую Ваську. Она, конечно, выросла и больше не пакостит, но приятного мало: мне хочется бегать, играть в войнушку или набивать чеканку мячом, а не рисовать цветочки и бабочек.

Клуб, кстати, в поселке большой. Построенный давно, на фасаде до сих пор виднеются замазанные краской, но облупившиеся цифры «1914». Сначала там была вроде бы библиотека, но её перенесли в школу, а опустевшее здание переделали под дворец культуры. Не вру! На бордовой табличке так и написано!

— Придётся… Мелкие наверняка захотят, а мать, как обычно, занята, чтобы самой сходить.

— Зачем их рожали, если всегда времени нет? — бубню и оглядываюсь: мало ли, услышит кто.

Друг пожимает плечами и широко зевает, закладывая руку под голову.

— Когда я вырасту, ни за что не буду заводить семью, — отвечает, прищурив глаза. — Буду учиться, и работать, а потом только работать. Может, изобрету что-нибудь полезное. А, может, в космос полечу…

— А я, когда вырасту, стану врачом, наверное. Придёт ко мне на прием Васька, а я ей пропишу десять… Нет, даже двадцать!.. уколов!

— Далась она тебе? Чё ты к ней всё время цепляешься?

— Я⁈

От возмущения подскакиваю и чуть не сваливаюсь вниз, опасно близко подойдя к краю.

— Да это она! Всё время из-за неё у меня неприятности! И у тебя, кстати, тоже. Или забыл, как нам попало, когда мы ей конфет надавали?

— Так это когда было⁈

Вообще-то не очень и давно, потираю ногу об ногу, усевшись прямо на нагретый бетон.

Загоревшую кожу ступни разделяет большой белый шрам. Это напоминание о разбитом серванте. Вечером, когда все успокоились, я умудрился напороться на большой осколок, который ба не заметила. Кровииии было! И новых криков…

А наутро дядь Юра с дедом ставили сервант на место, чтобы чуть позже приделать стеклянные дверцы с красивыми завитушками. Завитки нарисовала баба Шура специальной краской — до сих пор не смылись. А я сидел и наблюдал за всеми, гордый от своей раны. Ещё бы — не у каждого пацана в моем возрасте настоящие боевые швы и толстая повязка! Вся улица прибегала проведать и поглазеть, а Генке даже несколько раз его бабка ночевать разрешила остаться.

Мы с ним тогда бинты сняли и ночью с фонариком рассматривали, как врач зашил кожу. Геныч думал, что-то секретное, а там были некрасивые черные нитки и запекшаяся кровь. Но все равно интересно!

— А моей мамке она нравится. Говорит, красивая девочка растет и умная.

— Красивая, — фыркаю. — Волосы, как у барана, и веснушки по всему лицу. Хотя… Она тебе и в два года казалась красивой. Влюбился что ли?

— Я? — Генка краснеет и отворачивается. — Ни за что! Не в неё точно!

Хочу дальше попытать, но нас дедушка окликает. Пока идем к нему, думаю про друга. Ему точно нравится одна девчонка, и я даже знаю, кто!

Недаром он всегда про Наташку спрашивает, всегда перед ней двери