Патриция Хилсбург - Изгнание из Эдема Книга 1 Страница 41

— Вас не шокирует, что я попросил уделить мне немножко больше внимания? — спросил он.

— Что вы спросили?

— Вас не смущает, что я прошу посидеть со мной?

— Вы всегда привыкли к вниманию, но…

— Что, но?

— Но сегодня…

Женщина замолчала, не решаясь быть откровенной, лгать, видимо, не привыкла.

— Так что же?

— Но сегодня вы менее раздражительны и обратили внимание… — она опять умолкла, сломав губы в трагической мине.

— Простите, мадам, но вы всегда беседуете со мной, а сегодня не хотите?

— Не совсем так.

— А как?

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Он увидел, что глаза у нее зеленые, и удивился, что никогда этого не замечал. Заговорила она медленно, и голос был без обычной холодности и деловитости, что тоже удивило Блэкфорда:

— Мы всегда говорили только о вас, сэр. А сегодня вы, вдруг, увидели, что я тоже человек, а не робот, и к тому же женщина — это меня удивило.

Блэкфорду казалось, что ему заменили сиделку.

— Я думаю, сэр, что вы начали поправляться, слава Богу.

— Вы так думаете?

— Да. А то я думала…

Блэкфорд допил кофе и поставил чашечку на стол.

— Что же вы думали?

— Я думала, — она поерзала на скамейке, но все же решила сказать, — что добра у вас в душе уже нет.

Блэкфорд расширил глаза от удивления, взглянул на женщину, потом на кофейник и тихо спросил:

— А что же там?

Она подхватилась, налила ему еще кофе и тоже тихо ответила, как будто сказала сама себе:

— Озлобление, раздражение, обида и боль.

Чашечка кофе дрогнула в его руке, и кофе пролился на блюдце, но Блэкфорд не обратил на это внимания. Его лицо прояснилось, и он опять захотел увидеть зелено-серые глаза, устремленные на него.

Но сиделка уже взяла поднос и сделала шаг к отступлению — она сама испугалась своих слов — с больным так разговаривать не положено, и он может рассердиться.

— Мне надо уходить, сэр.

— Вы не можете еще побыть?

— Нет, сэр.

— Почему?

— Очень много работы, сэр.

Блэкфорд вдруг увидел ее всю, в форменном платье, в белом головном уборе, белые брюки и парусиновые туфли — все сидело на ней гладко, ровно и удобно. Он мягко попросил:

— Приходите, когда будет время.

Удивлению женщины не было предела — рот приоткрылся, глаза стали большими, а брови спрятались под белой шапочкой.

— Хо-ро-шо, — медленно сказала она и быстро ушла.

Блэкфорд достал портсигар, закурил сигарету. Ему очень хотелось спросить самого себя: «Что с тобой, Эндрюс?» Но ответить он себе ничего не мог, потому что до сих пор не знал, что сердце может сильно-сильно стучать не только от боли, удовольствия, собственных внутренних ощущений, а от вида серо-зеленых глаз, которые просто смотрят на тебя. Этот стук ни с чем не сравним. Его-то Эндрюс Блэкфорд еще никогда не знал. Ему показалось, что это, наверное, смерть, а она сказала — «вы поправляетесь, сэр».

Откинувшись в коляске, Блэкфорд курил уже вторую сигарету подряд — этого он себе никогда не позволял — когда на дорожке появился седой ухоженный старик, в котором он не сразу узнал отца — так занят был своими мыслями.

Старик довольно бодрой походкой приблизился к коляске и протянул руку:

— Здравствуй, Эндрюс!

— Здравствуй, папа! Присядь. Я очень рад тебя видеть. — Эндрюс вяло пожал руку отца и показал на скамейку, рядом с собой.

Блэкфорд-старший присел на скамейку, положил ногу на ногу и посмотрел на сына очень внимательно.

— Как ты себя чувствуешь, сын? — спросил он и достал золотой портсигар, но не открыл его.

— Не знаю, отец. Вот уже столько месяцев прошло, а все еще не могу ходить.

— Но хирург уверял, что ты будешь ходить и забудешь об этой коляске. — Он опять повертел портсигар — видно боролся с лишней сигаретой.

Эндрюс знал, что отец курит мало, но бросить окончательно не может.

— А как ты, отец? Как твои дела?

— Как всегда — много работы.

— Благодарю, что нашел время зайти ко мне. Я рад.

Эндрюс смотрел на отца с видом тревоги провинившегося мальчишки — это было трогательно и смешно: в его-то годы.

— Мне показалось, что выглядишь ты сегодня неплохо.

— Да?

— У тебя оживленное лицо, и в глазах живой блеск. — Меня это радует.

Эндрюс Блэкфорд с удивлением смотрел на отца: они давно были почти чужими. Отец не интересовался им. Выделял содержание, оплачивал счета и все. В больницу приходил очень редко, только платил по счетам.

— У тебя что-нибудь случилось, папа?

— Почему ты спрашиваешь, Эндрюс? — Старший Блэкфорд внимательно посмотрел на сына.

Эндрюс Блэкфорд опустил глаза, решая как это лучше объяснить отцу.

— Ты изменился, папа.

— В чем? — вяло спросил Блэкфорд старший и стал рассматривать свои туфли.

— Мне трудно объяснить, папа.

— А ты постарайся, сын.

Эндрюс Блэкфорд вздрогнул — сегодня отец уже в который раз сказал ему «сын», чего он не делал уже много лет. В лучшем случае он обращался к нему по имени, а в основном просто пренебрежительно — «ты».

— Это сложно, папа.

Блэкфорд-старший выпрямился, открыл портсигар и посмотрел на сына.

— А ты, как всегда, боишься сложных вопросов, даже когда разговариваешь со мной, — с грустью сказал он.

— Мне показалось, папа…

— Что?

— Прости меня, что ты нездоров.

— Ошибаешься, — резко сказал отец и достал сигарету, но не собирался прикуривать.

— Возможно, папа, но в тебе сегодня что-то необычное для меня.

— Что же?

Эндрюс Блэкфорд опять опустил глаза: он хотел сказать правду и боялся разрушить ту капельку близости, что возникла между ними. Он не знал отцовской ласки уже много лет, только молчаливое страдальческое презрение.

— Папа, — тихо, как сквозь сон, сказал или даже пробормотал он, — мне показалось, что ты меня жалеешь.

Старый Блэкфорд удивленно посмотрел на своего инвалида-сына и отвернулся. Эндрюсу показалось, что глаза у отца заблестели от влаги — этого он не видел никогда.

Эндрюс даже испугался.

Они молчали несколько мгновений. Потом отец достал зажигалку и прикурил сигарету, которую все время вертел в руках.

— Прости, папа, если я что-то не так сказал, — извинился сын.

Отец молчал. Сигаретный дым заклубился около его лица, и он взмахнул рукой, отгоняя его.

— Попроси, чтобы нам принесли кофе, если можно, — не отвечая на вопрос, попросил отец.

— Разумеется, можно, — поспешно сказал Эндрюс и взялся за колокольчик, который стоял тут же на столике.