Патриция Хилсбург - Изгнание из Эдема Книга 1 Страница 42

— Ты лучше себя чувствуешь? — поспешно, чтобы сын опять не вернулся к взволновавшей его теме, спросил отец.

— Да, папа.

— Скоро будешь ходить?

— Надеюсь, папа.

— Может уже можно будет забрать тебя домой? — стряхивая пепел с сигареты за скамейку, спросил отец.

— Что?

— Может тебе уже лучше быть дома? — повторил отец, не глядя на сына.

— Что? — опять оторопело повторил Эндрюс.

Старик, не отвечая на удивление сына, смотрел, как к ним по дорожке поспешно приближалась сиделка.

— Здравствуйте, сэр! — поклонилась она в сторону старшего Блэкфорда и повернулась к Эндрюсу: — Слушаю вас, сэр.

— Папа, это Маргарет, моя сиделка и ангел-хранитель в этой больнице. Мой отец, — снизу вверх взглянул на сиделку Эндрюс Блэкфорд.

Отец кивком приветствовал женщину, даже не поднял глаз взглянуть на ее лицо, а повернулся почти всем корпусом к сыну: что-то в его голосе удивило отца. Снобизм, доходящий до абсурда, в его сыне, всегда раздражал его. Здесь было что-то не так.

— Прошу вас, Маргарет, принесите нам с отцом кофе, — услышал старый Блэкфорд. На слова: «Очень приятно, сэр», — что сказала женщина, он не обратил внимания.

— Сейчас принесу, сэр, — сказала она и быстро удалилась.

Отец докурил сигарету и поискал глазами, куда можно выбросить окурок. Он встал и прошелся по аллее сквера. Вернулся назад и присел на скамейку.

— У тебя все в порядке, папа?

— Разумеется.

— Ты уверен?

— Разумеется.

— Папа…

— Разумеется.

Эндрюс замолчал. Он смотрел на отца, который не слышал его вопросов — явно обдумывал что-то свое.

Они молчали некоторое время — сын не привык вторгаться в мысли отца, если он этого не хотел. Сегодня же это его почему-то беспокоило.

— Папа, — опять обратился он к отцу, — ты чем-то сильно обеспокоен?

Отец как бы очнулся от своих мыслей, взглянул на сына и тяжело вздохнул.

— Что ты сказал?

— Я беспокоюсь, папа, что тебе нездоровится, — тихо сказал он.

— Почему?

— Трудно сказать.

— Ну что ты, сын, — уже немножко с вызовом сказал Блэкфорд-старший, — говорить ты всегда умел, даже разумно и красиво.

— Ты рассердился, отец?

— Нет, прости.

В это время они оба, занятые этой тревогой, которая была только где-то внутри их, а не высказана словами, не заметили, что подошла сиделка и держала в руках поднос с кофе, накрытый салфеткой.

— Позвольте, господа, — вежливо сказала она, пытаясь одной рукой поставить столик удобнее.

Блэкфорд-старший посмотрел на женщину безучастно и вяло, как на привычный антураж его жизни. Потом он увидел руки сына, которые старались помочь сиделке так старательно и поспешно, что старый Блэкфорд очнулся окончательно. За свою долгую жизнь он не привык сильно чему-нибудь удивляться, а сына своего знал хорошо и давно привык к его снобизму, лени, вялости и бесплодию, как творческому, так и физическому. Теперь эти руки были живыми и трепетными, взволнованными и хотели для кого-то быть полезными. Это его потрясло.

Поднос с кофе уже стоял на столике, женщина разливала дымящийся кофе в чашки.

— Прошу вас, сэр, — она протянула несмело чашечку старшему Блэкфорду.

— Приятного аппетита, сэр, — сказала она, ставя чашку перед Эндрюсом.

— Благодарю, — буркнул отец.

— Я вам очень признателен, мадам, — сказал Эндрюс и посмотрел на женщину, пытаясь поймать ее зеленый взгляд, но она смотрела на столик.

— Простите, — сказала она, повернулась и быстро пошла по аллее к зданию больницы.

Мужчины молча наслаждались ароматным напитком. Отец поставил чашечку на стол и повернулся к сыну.

— Скажи, Эндрюс, — сказал он тихо, но продолжать почему-то не стал.

— Что, папа?

— Да, так.

— Что так?

— Не знаю, как тебя лучше спросить? — немного смущенно сказал отец и потянулся опять за чашечкой кофе.

— Ты раньше не выбирал выражения, папа, — Эндрюс решительно поставил чашечку на стол и посмотрел на отца.

— То было раньше.

— А что теперь?

— Теперь все изменилось, сын.

Эндрюс Блэкфорд не любил перемен, особенно тех, которые могли взволновать его отца. Он решил не торопить события и протянул руку за чашечкой кофе.

Блэкфорд старший налил себе еще из кофейника горячего напитка и предложил сделать то же самое сыну. Эндрюс не отказался.

— Благодарю, папа.

— Не стоит благодарности, сын.

Обменявшись любезностями, они продолжали наслаждаться напитком, но общество друг друга их уже начинало тяготить, и это было заметно.

Заложив ногу на ногу и от этого даже помолодев, Блэкфорд-отец посмотрел на кофейник. Но кофе еще налить, видимо, передумал, а только поставил чашечку на стол.

— Эндрюс, я хочу тебя спросить.

— О чем, папа?

— О Стэфани Харпер.

— О ней?

— Да.

— Почему, папа?

— Так, мне хотелось знать.

— Что?

— Видишь ли, сынок… — Блэкфорд-старший опять замялся.

Эндрюс Блэкфорд приготовился к неприятностям; отец часто его чем-нибудь тревожил.

— Слушаю, отец.

— Я хотел бы знать, она так ни разу не приходила тебя проведать? Не звонила?

— Нет. А тебе?

— Нет.

— И ты ее ни разу не видел, папа?

— Нет.

— Ни в обществе, ни в клубе?

— Ни в ресторане, — раздраженно добавил или закончил список отец.

— Куда же она подевалась?

— Никто не знает, сын.

— Исчезла?

— Похоже.

— Что ж — это в ее характере.

— Да, сын. Она умеет исчезать и возвращаться победительницей.

— Очевидно, где-нибудь опять делает деньги.

Отец грустно улыбнулся и посмотрел на сына.

— Она это умеет, как никто другой, — сказал отец и вздохнул.

— Я не оправдал твои надежды, папа. А теперь вот еще и инвалид.

— Это, конечно, очень грустно, сын, но что поделаешь. Ты поправляйся.

Блэкфорд-старший смотрел на сына, ощупывая карман, где лежал портсигар, но не достал его, а убрал руку на колени. Эндрюс вопросительно смотрел на отца.

— А почему ты спросил о ней. Ты ею никогда не интересовался, мне казалось?

Отец достал портсигар из кармана и вертел его в руках.

— Знаешь, сын, это была единственная женщина из твоего окружения, достойная моего внимания. Я молил Бога…

— О чем?

— Что она станет моей невесткой.

— Да?

— Именно.

— Почему она?

— Ты не понимаешь, сын?

— Не совсем.

— Не стоит тогда и говорить.

— И все же, папа, скажи.

— Но я сделаю тебе больно.