Берт Хэршфельд - Акапулько Страница 43

Что предпринять? Может, пойти в бассейн или на какой-нибудь из пляжей? Но быть одной на публике — ее всегда беспокоила такая ситуация. А особенно в бикини! Шелли нравилось ощущать свою привлекательность в глазах мужчин, но в то же самое время, замечая эти оценивающе-восхищенные взгляды, которых она — действительно — ждала, Шелли чувствовала страх, даже какой-то неотчетливый стыд.

Она подумала о Морри Карлсоне. Со дня их первой встречи она еще два раза видела художника. Один раз, вечером, она вместе с Морри, с разрешения Харри, пошла в бар отеля «Мирадор», чтобы посмотреть оттуда на прыгунов со скал. И еще один раз, днем, Морри навестил площадку, где они тогда снимали свой фильм. Шелли представила художника Харри и Форману, нескольким другим членам их съемочной группы. Тем вечером Харри просто сочился сарказмом, обсуждая строение тела Морри. Шелли ненавидела Харри за это, сама при этом удивляясь своему мужеству: как только она могла чувствовать такое к Харри…

В шкафу, заложенный пустыми чемоданами, стоял написанный Морри портрет Шелли, уже в рамке, под стеклом, завернутый в зеленую с золотом бумагу. Это будет ее подарком Харри на Рождество, на будущей неделе. А вдруг… вдруг подарок сможет прямо сейчас отвлечь его от работы, и ей удастся убедить его пойти куда-нибудь? Шелли вынесла портрет в другую комнату.

— Харри, — приступила она.

— Не сейчас, я же тебе сказал.

— Это тебе, Харри.

Он отложил ручку, медленно повернулся вокруг, с явным неодобрением оглядел ее.

— Какие у тебя шорты, — сказал он.

— Тебе нравятся? Это новые.

— На тебя будет пялиться каждый зевака на пляже.

— А ты ревнуешь? — поддразнила она его.

— Просто не одевай их вообще. Если я захочу, чтобы ты выставлялась для других, я тебе скажу.

— Хорошо, Харри, — быстро согласилась она. — Я их сменю. Но сначала у меня для тебя есть подарок. — Она протянула ему завернутый в бумагу рисунок.

Он взял пакет, как будто это было какое-то опасное оружие.

— Это подарок, глупыш. Открывай.

Бристол развязал ленточку, сорвал бумагу и стал изучать портрет.

— Это ты, — наконец сказал он.

— Тебе нравится?

Он посмотрел на портрет, потом на Шелли, потом снова на портрет.

— Нормальный.

— Я думала, он очень симпатичный.

— У меня же есть оригинал, на кой мне картина? Ее нарисовал тот парень, Карлсон, да?

Она коротко кивнула.

— Что происходит у тебя с ним?

— Не надо, Харри, прошу тебя.

— Я задал тебе вопрос.

— Ничего не происходит. Морри мой друг.

— Я твой друг! Зачем тебе нужен еще один друг, когда у тебя есть я?

— Это не одно и то же.

— Это уж точно, могу поспорить на твою задницу! И ты занимаешься «этим» с таким уродом?

— О, Харри! Не называй его так…

— Отвечай!

Интуитивно Шелли ощущала, что это было проверкой. В действительности Бристол не верил, что она спит с Морри Карлсоном, просто хотел услышать, как она отрицает это.

— Не буду! — заявила она Харри, едва не топая ногой. — Не буду отвечать.

— Черта с два не будешь.

Она сделала шаг назад.

— Я не сделала ничего плохого. И ты знаешь об этом.

Бристол удовлетворенно фыркнул.

— Я знал, ты не станешь заниматься «этим» с ним. Да у него, наверное, и не стоит.

— Очень вежливо, — упрекнула она.

— Дамочка вроде тебя, — пробормотал он, глядя на портрет. — Помню, на кого ты была похожа, когда я встретил тебя в первый раз. Практически шлюха. Если бы не я, ты бы тем и занималась в своем Вегасе.

Шелли побледнела.

— Нет, — с трудом выговорила она. — Я не из таких.

— Когда мы сошлись, ты дала мне слово, что всегда будешь честна.

— Я всегда была честной, Харри. Честной, правда…

Все еще рассматривая рисунок, Бристол ответил:

— Сказать по правде, эта картина дерьмовая. Просто дерьмовая. Если бы он из себя что-нибудь представлял, разве стал бы он заниматься этим за гроши? — Без предупреждения, он плавным движением руки запустил портретом в стену, в разные стороны брызнуло стекло.

Шелли подняла картину, собрала разбитое стекло.

— Она хорошая, Харри, — сказала она, желая в это верить и не вполне способная сделать это. — Она хорошая. А твое мнение ничем не лучше моего. — Она ушла в ванную и с силой захлопнула за собой дверь.

Через несколько минут за ней пришел Харри.

— Слушай, мне, конечно, не следовало так швырять эту картину. Давай я все исправлю, вставлю новое стекло, сам сделаю. Может, она и не так плоха. То есть, я хочу сказать, какого черта, мне она вроде как нравится…

Она кинула на него осторожный взгляд.

— Ты серьезно?

— Конечно, серьезно.

— Ты больше не сердишься?

— Не-а.

На лице Шелли быстро появилась улыбка.

— Тогда давай пойдем гулять, займемся чем-нибудь.

— Ладно, ладно. — Потом подозрительно: — Чем, например?

— Ну ты помнишь, такие маленькие лодочки на заливе, Харри, — ответила она, подходя к окну. — Иди сюда, посмотри. Их называют парусниками, как морскую рыбу. Я всегда хотела попробовать на них поплавать, Харри. Давай покатаемся, пожалуйста.

— Ну, ладно. Но запомни: если я сказал, что мне нравится картина, это не значит, что тебе нужно повсюду таскать с собой этого… этого типа Морри. Не забудь, кто здесь оплачивает все счета.

Она рассмеялась.

— Не забуду…

— И сними ко всем чертям эти проклятые шорты!!!

Саманта проснулась одна, и проснулась от страха. Плохой сон, резкий черно-белый сон.

Она снова маленькая девочка, живет на военной базе вместе со своими родителями, в одном из тех наспех выстроенных в стиле ранчо домишек — с тонкими стенами, — которыми армия обеспечивала своих полевых офицеров.

Она устроила праздник, свой праздник, но никто не пришел. Никто из детей, которых она пригласила, не пришел к ней. Никто из ее друзей. Она садится во главе длинного, красиво украшенного праздничного стола, на лице у нее слезы. И в этот момент она понимает, что у нее нет друзей, ни одного друга.

Саманта натянула простыню до самой шеи, подогнула ноги, свернулась клубочком — так же, как она делала, когда была маленькой. Даже сейчас этот сон казался ей явью, реальным событием ее сегодняшней жизни. И она была напугана, напугана точно так же, как в тот самый день много лет назад. Даже потом, став старше и приглашая к себе гостей, она могла различить в себе признаки, остатки того, давнишнего страха, что к ней никто не придет, что она останется одна на своем пустынном и никому не нужном празднике.