Татьяна Алюшина - Любовь со вкусом вишни Страница 43

Ника улыбнулась: какое счастье, что есть такие семьи и по-настоящему родные, любящие друг друга люди! Как когда-то было и у нее. Вероника торопливо тряхнула головой, прогоняя непрошеное, запретное воспоминание – нет, ни вспоминать, ни думать об этом нельзя! Не готова она да сих пор! Не стоит это трогать!

– Ника! – прокричала снизу Наталья. – Иди к нам!

Вероника спустилась на первый этаж, поздоровалась с Антоном и забрала у него Сашку, Марию взяла Ната, давая отцу возможность переодеться и умыться.

– Ужинать! – позвал из кухни-столовой дедушка.

Василий Корнеевич сегодня весь день «дежурил» по кухне, предварительно выдержав словесный бой с Натальей, волновавшейся, что он себя перетруждает, да к тому же готовит на эдакую ораву.

– Да с чего мне уставать, Натальюшка? Огородом я сегодня не занимаюсь, немощным пока себя не чувствую, да и уважаемая Вера Петровна мне поможет!

– С удовольствием, Василий Корнеевич, – поддакивала улыбчивая, кругленькая, очень добродушная домработница.

Она старалась находиться рядом с дедушкой, помогая ему готовить и, когда была свободна, приходила помочь с огородом, и как-то все с улыбочкой, глазками посверкивая.

Ника, подозревавшая, что Вера Петровна имеет на дедушку виды, улыбалась – а почему нет? Он еще ого-го! Вон какой сказочный богатырь!

Но дедушка умело уходил от напора веселой домработницы, умудряясь переводить разговоры и намеки в дружески-уважительный тон.

После шумного веселого ужина с детьми, сидевшими на своих стульчиках и громко тарабанившими по ним ложками, Ника решила пройтись по участку.

Во-первых, чтобы скинуть с себя эту бессильную жалость, которая накопилась за целый день по мере поступления информации о монашках, а во-вторых, что-то постоянно не давало ей покоя, какая-то интересная и важная, но до конца не сформировавшаяся мысль.

Поймать ускользающую мысль Веронике так и не удалось, зато она вдруг вспомнила нечто важное, о чем совершенно забыла. Вот напрочь! И от этого она аж подскочила, вызвав негодующий скрип качелей.

– Боже мой, как я могла забыть?!

У Марии Гавриловны сегодня день рождения. Она одна из самых близких подруг Сонечки и бабули с детства. Родной и близкий им человек! Каждый год в этот день они собирались втроем у Марии Гавриловны и устраивали праздник. Гораздо более торжественно и значимо, чем принято отмечать обычные дни рождения, потому что с этой датой у бабушек и Марии Гавриловны было связанно что-то очень важное в их жизни, о чем они никогда не рассказывали.

В тот день, когда Вероника, демонстрируя следившим за ней активную разыскную деятельность, навестила Марию Гавриловну, они долго беседовали, пили чай, и Мария Гавриловна, словно извиняясь, попросила Веронику прийти в гости в день рождения.

– Я никак не могу привыкнуть, что девочек нет, а без них этот день не имеет значения. Ты приди, пожалуйста, Никочка, мы посидим, девочек вспомним, – заглядывала ей в глаза с надеждой старушка.

У Вероники сердце разрывалось от понимания, что вряд ли придет, и она что-то неубедительно мямлила о плохом еще самочувствии и каких-то проблемах, сказала, что постарается, и чувствовала себя распоследней дрянью, обижающей близкого ее любимым бабушкам, да и ей самой человека.

И было отчаянно стыдно врать, но и правду рассказать она не могла. Мария Гавриловна расстроилась сильно, это было заметно, и наверняка обиделась, но виду не подала, заверила с грустью, что все понимает.

Всю дорогу, пока добиралась до кафе, где они тогда договорились встретиться с Милкой, Вероника мучилась ужасным чувством вины и злости на каких-то уродов, из-за которых приходится обманывать и обижать невниманием замечательную женщину!

– Так, что делать? – задала она вслух себе актуальный во все времена вопрос.

И принялась быстро ходить от качелей к забору и обратно, пытаясь сообразить, как ей поступить и что предпринять.

«Звонить нельзя ни из дома, ни с чьего-либо мобильника, телефон Марии Гавриловны наверняка прослушивают! Она лучшая подруга бабушек, рано или поздно я могу ей позвонить! Да сто пудов они разузнали об этом факте, нашли же эти козлы дедушкин дом! Точно слушают!»

От качелей к забору, от забора к качелям – туда-сюда. Думай! Думай!

«Сейчас полвосьмого, если сесть на электричку, часа через полтора, ну, час сорок, я у нее, это десять-двадцать минут десятого. Быстро поздравить и назад, около десяти есть электричка. Можно успеть! – Вероника рванула к дому, но резко остановилась от пришедшей вдогонку мысли: – Подожди, подожди, Никуша! Во-первых, это глупо, так рисковать, за ее домом вполне могут следить и ждать тебя, особенно сегодня, наверняка они знают про день рождения Марии Гавриловны, а во-вторых, никто тебя не отпустит, тем более Антон!

Но я не могу ее не поздравить! – разозлилась она. – Давай думай, считается, что ты умная! – И, вздохнув тягостно, констатировала: – Умная не поперлась бы куда-то, рискуя быть пойманной, это ты о себе слишком хорошо подумала! Давай лучше успокоимся и расставим приоритеты. Ты можешь ее не поздравить? Нет! Категорически нет! – Она тяжко вздохнула еще разок, как пушкинская старуха перед разбитым корытом, и вынесла вердикт: – Тогда надо ехать!»

Ехать ей не хотелось.

Ужасно не хотелось. Вероника отлично понимала, что это глупо, ну, очень глупо и рискованно. Она боялась даже приблизительно представить, что будет, если об этом узнает Кнуров, вернее, когда он об этом узнает.

Но время поджимало, и если принимать решение и ехать, то прямо сейчас. И она решилась, ругая себя последними словами почем зря, поднялась к себе в комнату, достала кошелек из сумочки, пересчитала деньги, вдруг на такси придется возвращаться, да и вообще, мало ли что. Но уехать втихаря, никого не предупредив, – это уж совсем разум последний потерять, так она не могла, и Ника написала записку дедушке:

«Дедуля, я понимаю, что это очень-очень глупо, но мне обязательно-обязательно надо съездить и поздравить Марию Гавриловну. Уверена, ты знаешь, что она лучшая подруга бабушек. Сегодня у нее день рождения, и наверняка тебе бабуля рассказала, что с этой датой связано нечто значимое в их жизни (мне, например, этот секрет неизвестен). Обещаю вести себя предельно осторожно. Я быстро, не волнуйся, десятичасовой электричкой вернусь.

Целую, Ника.

P.S. Не ругай меня сильно. Ладно? Я и сама себя ужасно ругаю. Обещаю постараться не привести «хвост».

Вероника прошла в соседнюю комнату, которую занимал дедушка, и положила записку на кровать. Дедушка ложился около десяти, значит, раньше ее никто не хватится.