Наталия Терентьева - Знак неравенства Страница 45

Девушка выключила телевизор и пошла к себе в комнату. Она долго рассматривала пейзаж на стене, уверенная, что видела его когда-то раньше. Тихий вечер в голландской деревне. Большой дом, раскидистый дуб, несколько курочек, тропинка, спускающаяся к речке или ручью… И только когда переводишь взгляд на небо, понимаешь, почему такое неспокойное, такое тревожное ощущение возникает от этой картины. По небу несутся огромные, темные, похожие на летящих троллей тучи. Вот один запрокинул косматую голову и хохочет, другой открыл рот, а из него торчит единственный огромный кривой зуб, два других сцепились ногами и бешено крутятся в страшном танце… А на земле — ни ветерка, не колыхнется веточка у дуба, ровненько стоят аккуратные кустики с желтыми цветочками, прохаживаются курочки…

Алена села в кресло и стала смотреть на медленно темнеющее небо. За окном еле заметно качались ветки лип. Наверное, в середине лета здесь чувствуется, как пахнут липы, сладко, томительно… Вид из окна и правда хороший, хоть в этом не пришлось врать… И тихо, очень тихо… Недавно построенные большие дома приглушают звуки мчащихся машин…

Когда девушка проснулась, за окном уже светало. Она проспала всю ночь в кресле. Эммануил укрыл ее мягким клетчатым пледом, а она даже не слышала. Алена сняла плед, аккуратно свернула его вчетверо, положила на застланную кровать. Подошла к окну. Ветки липы с маленькими бледно-зелеными листочками недвижно темнели на светлеющем небе. Алена приоткрыла фрамугу, глубоко вздохнула. Хороший, чистый воздух. Прекрасный район. Как будто не в Москве.

В прихожей Алена привычно взглянула на себя в профиль, на растущий день ото дня живот. На телефонном столике она увидела маленький блокнот и ручку. Чуть подумав, написала: «Простите меня, пожалуйста». Она достала из большой полупустой сумки белый свитер, в котором приехала к Эммануилу, набросила его на плечи. Тихо повернув дверную ручку, вышла и захлопнула за собой тяжелую дверь.

Выйдя на пустынную улицу, она остановилась. Есть что-то необыкновенное в начале любого дня. Самые первые минуты, когда разгорается день… Так редко выходишь в это время на улицу… Даже дворников еще не видно. Вот разве что в деревне женщины на рассвете идут первый раз подоить коров… Интересно, смотрят ли они на небо, когда бегут в коровник с чистым подойником. Скорей всего — смотрят. И поют потом бесконечные песни про что-то очень простое и главное, наивно рифмуя «небушко — хлебушко»…

Алена несколько раз вдохнула полной грудью. Если идти пешком, то как раз к завтраку она попадет к себе домой. У нее останется еще время, чтобы принять душ, позвонить Кире и… просмотреть в памяти телефона, кто звонил за эти дни.

Абсолютно голый Эмиль лежал на разобранной постели. Лениво нажимая на кнопки телевизионного пульта, он переключал программы, задерживаясь на каждой на несколько секунд. Подняв глаза, он проследил, как Вика в красивой коротенькой рубашонке принесла на подносе сок, кофе, коньяк, орехи, поставила все на столик рядом с ним. Эмиль, с трудом дотянувшись, взял ее за ногу и погладил упругое бедро.

— М-м-м… — промычал он с удовольствием. — Присядь-ка…

— Ты просто как Тарзан сегодня… — засмеялась Вика. Эмиль неторопливо залез ей рукой под рубашонку, продолжая мычать. Вика осторожно села ему на грудь, взяла его руки в свои и нерешительно проговорила:

— Эмиль… Я так хочу ребенка… Мне скоро уже тридцать лет…

— Как?! — испуганно воскликнул Эмиль. — А я думал — двадцать… Мы так не договаривались…

Девушка мягко, но серьезно ответила:

— Мы ни о чем с тобой не договаривались, правда, Эмиль?..

Он попытался сохранить шутливый тон:

— Кое о чем смогли договориться… — и снова запустил ей руки под рубашонку.

— Почему ты так боишься, что я забеременею? — спросила Вика, не убирая его рук.

Эмиль с силой сжал ей грудь, так, что она ойкнула.

— А я не боюсь. Я просто не хочу этого. Ты же не будешь жить вместе с моей Мананой?

Вика, не очень понимая, шутит он или нет, осторожно проговорила:

— Не буду, конечно…

— Правильно. А бросить я ее не могу. Она мне троих детей родила. Как же я ее к старости брошу? И тебя тоже одну с ребенком не оставишь, так? И как быть?

— Ты что, серьезно — про то, что всем вместе жить? А она согласится?

Эмиль кивнул:

— Она женщина ученая — битая. Она все делает так, как я говорю. И счастлива от этого. А ты вот, — он притянул ее к себе, — лошадка норовистая… И очень мне поэтому нравишься… Ты другая, я тебя еще не объездил… — Перевернувшись, он притянул ее к себе. — Я и не думал, что ты хочешь рожать… Ты не помнишь разве, когда ты сама у меня появилась?

— Помню, — тихо ответила Вика.

— Вот именно. Манана ждала третьего. Была толстая, уродливая и капризная. Ты тоже хочешь стать такой?

— Ага, — кивнула Вика.

— Но ты, надеюсь, понимаешь, что тогда придется сделать мне? Сама скажи…

— Ты найдешь тонкую и красивую?

— Конечно. Как же я могу беспокоить беременную женщину? Своими грубыми желаниями? — Он подмял девушку под себя, пытаясь овладеть ею.

Вика оттолкнула его руки и выскользнула из-под него.

— Извини. — Она встала. — Одевайся и уходи, Эмиль. Если все правда, что ты говоришь, ты — чудовище.

Эмиль внимательно посмотрел на любовницу:

— Ай-яй-яй… Все неправда, но я уйду.

Он потянулся, спокойно встал, накинул рубашку, резко влез в плотные шелковые джинсы и, стараясь скрыть раздражение, рывком застегнул застрявшую «молнию».

— Подойди ко мне, девочка.

Вика подошла к нему:

— Что?

Эмиль со всего размаху ударил ее по щеке. Девушка отступила от него на шаг:

— Ты что, с ума сошел?

Эмиль, не отвечая, взял обе ее руки, завалил девушку на постель, прижимая коленом, выдернул свой ремень и, крепко держа ее левой рукой, начал бить им.

Вика, как могла, пыталась вырваться:

— Ты сбесился… Господи… Прекрати…

Эмиль продолжал молча и ловко хлестать ее.

Вика заплакала, не в силах вырваться.

— Мог бы еще и поиметь тебя, но не хочу доставлять тебе такого удовольствия. — Он наконец отошел от любовницы и стоял, поигрывая ремнем и улыбаясь, глядя на нее.

— Сволочь… — негромко проговорила Вика в подушку.

Он неторопливо подошел к ней опять, намотал на руку ее длинные волосы, другой рукой погладил по шее и щеке.

— Не болтай языком, он у тебя не для этого! — И он еще раз сильно ударил ее по лицу.

Вика извернулась и вырвалась у него из рук.

— Убирайся! — Она хотела закричать, но от слез закашлялась.