Ирина Алпатова - Барби играет в куклы Страница 45

— Порядок? — приветливо спросил парень у входа, когда я попыталась прошмыгнуть мимо него не хромая.

Но что бы я, да еще "прошмыгнуть"… Чего уж там, я прошептала "до свидания…" и поковыляла к двери. Он, конечно, хороший парень, поэтому не стал смеяться вслух, глядя мне вслед.

Дома я оценила нанесенный мне урон — колено сгибается плохо, болят локоть и бок, а на бедре расплылось огромное синее пятно. Ну что же, я никогда не любила толстые белые окорочка? Вот, получи для разнообразия окорочок разноцветный.

У Бабтони конечно же нашлась какая-то подходящая штука для растираний: моя персональная скорая помощь стучала дверцами шкафчиков, разглядывала на свет и нюхала содержимое бесконечных баночек и скляночек и при этом успела поведать историю некой Галины, которая просто так упала, не сильно, потому что тут же встала, лечить ногу ничем не стала, а через месяц — всё, она уже была без ноги, пришлось резать.

— Но хоть резала-то не она сама? — в тот момент меня Бабтонины ужастики несколько раздражали.

— Да что ты, детонька, — Бабтоня на полном серьёзе всплеснула руками, — доктора резали, доктора. Вот, сейчас натрись, а потом еще на ночь, и всё как рукой снимет.

К сожалению, оптимистичный Бабтонин прогноз не оправдался и все последующие дни я, скрежеща зубами и придумывая самые страшные кары для Люшки, выполняла свою трудовую повинность. Правда, боль была вполне терпимой, и тяжело было только утром, пока я натирала ушибы зельем и "расхаживалась", приноравливаясь к ноющей конечности. Спасибо Полковнику, который сделал мне большое одолжение, то есть в очередной раз убыл в неизвестном направлении. Я могла, не таясь, постонать и даже поругаться сквозь зубы, готовя свою ногу к трудовому подвигу, и не выдумывать никаких историй про неудачную стычку со шкафом.

Лёвчик, увидев меня в новом амплуа, выдал очередной перл:

— Ты так тгогательно пгипадаешь на ногу…

Именно очередной, потому что в последнее время он всё чаще впадал в какое-то восторженно-экзальтированное состояние, всё у него было либо "тгогательным" либо "пгелестным". Остальное, не трогательное и не прелестное, подпадало под емкое и краткое — "кошмаг". А еще он завел идиотскую привычку называть меня куколкой: а что, посмотги на себя в зегкало, куколка и есть…

— Но если ты ляпнешь это при ком-то чужом, я перестану с тобой разговаривать, навсегда! Ты меня понял?

— Да понял, куколка, понял. Твоим волосам нужно пгидать дополнительный оттенок.

— Если ты от меня не отстанешь, я вообще остригусь наголо. Вот только представь: толстая, слепая, хромая, да еще и лысая корова! — А что, и в самом деле, мой портрет приобретал недостающую ему завершенность.

— Куколка, у тебя вредный хагактег, но тебе это даже идет, — миролюбиво сказал сумасшедший Лёвчик.

А вот с этим я никак не могла согласиться, потому что у меня отличный характер, ну пусть не отличный, а просто хороший. Это единственное, что у меня есть хорошего, и вот этого достояния Лёвчик пытался меня лишить.

— И потом. Почему ты без конца ходишь в этом своем пуловеге? Твой стиль — гомантический! — Лёвчик оседлал своего любимого конька и понесся верхом на нем во весь опор. — Вот пгеставь: юбка здесь заужена, а здесь вот складки… блузка с таким вот воготником… — он всё для наглядности показывал на себе, отставив толстую ногу. Я зажмурила глаза — бурёнка из Маслёнкина подмигнула мне игриво и выдула толстыми губами огромный розовый пузырь.

Когда Лёвчик ушёл, я взяла в руки свое сокровище — Пастушку с Гео…, то есть с овечкой. Вот как это так получается — вон и ножки у неё толстенькие, в смысле у девушки, а как хороша, не то, что некоторые. Я попыталась, стоя перед курантами, принять изящную позу, ну так, чуть-чуть, чтобы не бередить ногу. Амур зажмурился, а часы чуть было не остановились, теперь уже навеки.

К концу недели появилась Люша и в нашем сумасшедшем доме стало совсем весело.

— Я на работу забегала, порядок. Ребята сказали, что вообще никто ничего не заметил. Так что зря ты дрейфила.

На неё моя пострадавшая нога не произвела никакого впечатления, а я, между прочим, все еще хромала. И вообще, на Люшку теперь вообще ничего не могло произвести впечатления кроме того обстоятельства, что она могла бы стать профессиональной моделью. Время от времени она застывала во всяких неестественных позах, будто кто-то скомандовал ей: замри! И в такие моменты Люшка здорово смахивала на куклу, у которой внезапно кончился завод. И еще они с Лёвчиком затеяли чуть ли не соревнования, кто изящнее откинет волосы с лица, элегантнее замотается в длинные шарфы, похожие на удавку.

— Прекратите дергать головами, вы смахиваете на парочку паралитиков, — не выдержала я. Эти двое лишь на секунду замерли, взглянув на меня с осуждением, и принялись за своё: Люшка снова начала размахивать руками с когтями немыслимого цвета и длины, а Лёвчик, открыв рот, ей внимать. Еще бы, наша звезда рассказывала про показы. Нет, я нисколько не удивилась, когда вконец очумевшая Люшка мечтательно сказала:

— Вот бы твой устроил тебя в школу манекенщиц! Я бы там была самой лучшей, я бы так училась…

Это было уже верхом наглости, даже в исполнении Люшки, и я заявила:

— На этих курсах я бы стала учиться сама и тоже стала бы самой лучшей, даже лучше тебя.

В наступившей тишине я гордо продефилировала в ванную, а куда же еще? И даже смело посмотрела на себя в зеркало. А что, если без очков, то я даже очень ничего: глаза, нос, рот — всё на месте. И мой замечательный характер при мне.

Я внимательно читала в газете раздел "Требуются…". Ну что же, требовались люди с образованием, со знанием, с умением и прочее. На худой конец, нужны были коммуникабельные, энергичные, с хорошими внешними данными. То есть, как ни крути, я не требовалась. Никому. А что если дать объявление самой? Допустим, скромная, хозяйственная… или это из другого раздела? А может, как раз и откликнется понимающий человек… Я задумалась над тем, что же могло означать слово "понимающий". Заявилась Люшка и всё испортила. Я не успела убрать газету, да и почему, собственно, я должна была прятаться?

— Только не надо перечислять, где я не могу работать, ты лучше подскажи, где могу, — я решила упредить возможные Люшкины возражения.

А она смотрела на меня как-то странно, вроде бы чуть скептически и оценивающе, и покусывала нижнюю губу. Это у неё появилась новая манера помогать мыслительному процессу.

— Всё, — объявила я несколько минут спустя, — готово, ты всё съела.

— Что? — Люшка прервала процедуру и встрепенулась. — Что готово, кого съела?