Снегурочка для босса - Алёна Амурская Страница 46

Звуки гитары становятся гораздо громче, но в какой-то момент они сменяются на какой-то тревожный-агрессивный грохот. Как будто кто-то решил как следует постучать молотком по стенам. И в конце концов череда этих жутких ударов заканчивается последним, особенно громким.

И зависает звенящая тишина…

Затем всё начинается сначала — с пронзительных и удивительно виртуозных аккордов электрогитары. Правда, её мелодия меня скорее пугает. Уж слишком она тяжёлая и мрачная. Наверное, какой-то отрывок по теме хард-рока.

Я глубоко вздыхаю, набираясь смелости.

Поднимаю руку, чтобы постучать в дверь… и вдруг вижу, что она приоткрыта. А на полу поблескивает цепочка мокрых следов, ведя в сторону сауны и душевой.

Похоже, мне повезло. После ухода ребят «Морозного клана» их босс решил немного освежиться и выбрался наружу из своей берлоги. А снова запереться забыл. Вот это удача!

Ныряю в щель дверного проема и резко останавливаюсь на пороге.

Ударная волна тяжелой музыки обрушивается на мои уши, словно цунами, но дело вовсе не в этом…

Просто вокруг небольшого возвышения круглой студийной сцены валяются ошметки, подозрительно похожие на куски разбитой электрогитары. А сам Морозов стоит на сцене спиной ко мне, яростно терзая струны точно такой же.

И на нем из всей одежды одни лишь тугие синие джинсы.

На широких плечах поблёскивают капельки воды, стекая струйками по мужественным очертаниям крепкого торса. И в миг этого крышесносного взаимодействия с миром музыки его фигура кажется настолько энергичной и завораживающе красивой, что у меня мгновенно пересыхает в горле.

Каждое агрессивное движение, под которым душераздирающе стонет электрогитара, заставляет все обнаженные мышцы Морозова непрестанно играть и двигаться, придавая ему гипнотическое очарование.

Боже мой…

Он сейчас выглядит прямо как бог. Самый настоящий бог рок-музыки, сошедший в зрительный зал к простым смертным, вроде меня!

И глядя на него — вот такого, нереального и безумно красивого… я поверить не могу, что у меня есть шанс быть с ним. По-серьезному, а не в качестве временной подружки.

— Матвей… — выдыхаю я, но за музыкой мой дрожащий голос не слышно.

Так и продолжаю стоять на месте, жадно впитывая открывшуюся картину. Не могу заставить тебя даже пошевелиться, покорившись энергии его творческой харизмы. Это сумасшествие, чистое и дикое сумасшествие…

Гипноз обрывается внезапно.

Обрывается вместе с музыкой, когда Морозов перехватывает и эту свою обреченную электрогитару за ручку. И начинает бить ею прямо по полу. Зло, размеренно, агрессивно. Словно дровосек, который решил порубить дрова во дворе.

Я аж подпрыгиваю от неожиданности и моментально прихожу в себя.

— Матвей! — окликаю его гораздо громче прежнего. — Что ты делаешь..?

Моё восклицание застаёт его в тот самый миг, когда несчастный музыкальный инструмент аналогично первому разлетается на куски.

Красивая мощная спина Морозова каменеет. А затем он медленно выпрямляется и, тяжело дыша, поворачивается ко мне лицом. Побледневшим, осунувшимся и таким родным…

Сердце сжимается от сочувствия к нему, и Морозов мгновенно это просекает. Наверное, по моим глазам.

— Если ты пришла из жалости к больному, Ника, — ровно произносит он, — то я в этом не нуждаюсь. Не надо заставлять себя общаться со мной, если ты этого не хочешь.

— Нет, Матвей, ты ошибся, — я качаю головой и слабо улыбаюсь. — Вообще-то мы с тобой оба… ошиблись.

Моя улыбка действует на Морозова так, будто его по голове дубиной ахнули. И он впивается в мое лицо интенсивным ищущим взглядом, от которого мне становится неловко. И жарко. Слишком жарко…

Блин, кажется, я покраснела, как распоследняя школьница!

— Ошибся, да, — повторяет он со странными интонациями. — Именно об этом мы с тобой говорили в больнице. Но не договорили. И я очень ценю то, что ты нашла в себе силы продолжить нашу беседу, несмотря на обстоятельства. Ника… я хотел кое-что спросить. Точнее, пообещать тебе…

Морозов обрывает себя коротким тяжелым вздохом, заметно тяготясь тем, что собирается сказать. Делает несколько шагов к краю сцены и, мрачно пнув по дороге кусок последней электрогитары, спускается ко мне.

— Так спросить или пообещать? — с каждым его шагом я всё больше нервничаю и чувствую, как стройная цепочка мыслей превращается горячий взволнованный кисель. — Что именно?

Он останавливается в метре от меня и стоит там, сунув большие пальцы рук в карманы своих сногсшибательно сексуальных джинсов. Его обнаженный торс всё еще покрыт сверкающими каплями воды… и я ловлю себя на постоянном сползании взгляда к его широким плечам и сильным рукам с мужественными очертаниями отлично развитых бицепсов.

— В ту ночь, когда я заставил тебя… быть со мной, — напряженно цедит Морозов сквозь зубы, — мы не предохранялись. И если вдруг ты обнаружишь, что беременна, то мы должны обсудить этот вопрос вместе.

— Матвей, нет, — мягко возражаю я. — Ни о чем таком и речи быть не может.

Он мрачнеет еще сильней и, похоже, снова неверно понимает мои слова.

— Ника, ну прости меня. Понимаю, как тебе тяжело, но…

— Потому что ты меня не заставлял! — повышаю я голос. — Между нами вообще толком ничего не было, понял? Ну, то есть… было немножко… — спотыкаюсь я и скомканно-смущенно подытоживаю: — …но не то, чтобы полноценно!

Пристальный взгляд Морозова приобретает сходство с лазером. Он даже моргать перестает совсем, смотрит и смотрит, будто не веря мне. Потом медленно сообщает:

— Я помню твой голос, Ника. Ты просила перестать, но я тебя не слушал. А когда мы с тобой встретились в больнице, ты смотрела на меня, как на предателя. И боялась.

— Никого я не боялась, просто нервничала! — с жаром возражаю я. — А смотрела на тебя так совсем из-за другого момента! Довольно обидного сразу после нашего интимного сближения, между прочим…

— Какого момента? — сдвигает брови Морозов, все еще сверля меня пронзительно-изучающим взглядом.

Но я-то вижу, как его лицо с каждой секундой всё больше светлеет! Как будто пасмурные тучи рассеиваются на бледно-зимнем небосклоне.

— Это насчет Павлины, — неохотно поясняю ему. — В ту ночь ты нас перепутал и упоминал ваши отношения в прошлом. А потом перед тем, как вырубиться, ты сказал, что поседел из-за меня. То есть… в смысле, из-за нее. Это правда?

Морозов вдруг с шумом выдыхает и трясет головой, как пёс, избавляющийся от досаждаюшего ему репея.

— Подожди, Ника. Я отвечу тебе, обещаю, но… подожди. Мне надо, как бы это сказал Макс… — усмехается он сам над собой, — …перезагрузиться.

— Хорошо, — кротко соглашаюсь я, глядя на него преданно ожидающими глазами.

Он в два шага вдруг оказывается рядом, будто его примагнитило. И требовательно обхватывает мои плечи большими горячими ладонями. Синие глаза так и горят, аж прожигают насквозь.