Хербьерг Вассму - Сын счастья Страница 48

— И долго ты еще будешь решать?

— А что? Ты меня ждешь?

— Да. Мне ведь теперь некого больше ждать.

— Это верно.

Лодки уперлись друг в друга. Борода у Андерса была серая, как сталь, нос обгорел на солнце.

— Ты похож на морского тролля, — осмелился сказать Вениамин, придерживая за борт его лодку.

— А я и есть морской тролль! — отозвался Андерс. — Пропади она пропадом, эта жизнь! Пропади она пропадом! Кто же я теперь, если не тролль? И пусть сам Господь Бог с чертом-дьяволом хоть лопнут от злости, а совладать с настоящим морским троллем не под силу даже им. Как бы они ни тужились, ни лезли из кожи, придется им смириться с тем, что Андерс не намерен больше как дурачок терпеть выходки этих чертовых баб! Привяжи свою лодку, парень! И прыгай ко мне!

Без особого труда Вениамин выполнил приказ этого своего отца, ставшего морским троллем. Когда он уже греб, сидя на банке, Андерс снова заговорил:

— Нет, ты только подумай: взять с собой эту проклятую виолончель и уехать! Как тебе это нравится? Ты хоть что-нибудь понимаешь? Даже самая распоследняя баба и та такого не выкинет! Хоть она тебе и мать… Она такая же… такая… Да пропади она пропадом! Теперь мы с тобой свободны! И наш путь лежит прямо в геенну огненную!..

В то лето Андерс перестал быть Андерсом. Он поседел. Но приступы ярости постепенно улеглись. Позже он почти никогда не упоминал ни о шхуне «Матушка Карен», ни о Дине. Разве что они имели непосредственное отношение к тому, о чем он рассказывал.

Держался Андерс как ни в чем не бывало. Но перестал ездить в церковь. И Вениамин понимал его: морскому троллю нечего делать в церкви.

Вениамин испытал даже облегчение, когда осенью пришло время возвращаться в Тромсё. К тому времени он привык к мысли, что Дины больше нет в Рейнснесе и что Андерс стал морским троллем.

Если долго убеждать себя, что Рейнснес существует в одном мире, а Тромсё — в другом, то в конце концов можно в это поверить.

Осень уже не страшила Вениамина, хотя и приятного в ней было мало.

Главное, довлеет дневи злоба его, и Рейнснес далеко от Тромсё.

И еще фру Андреа. В глубине души Вениамин знал: рано или поздно это должно случиться. Собственно, все было предопределено заранее и добром кончиться не могло.

Фру Андреа никогда ничего не обещала ему. Но он всегда считал, что она не даст его в обиду. Не в том смысле, что она застрелит кожевника. Этого бы она, конечно, не сделала. Но она могла бы попросить кожевника, с его желтыми страшными ручищами, забрать свое орудие и исчезнуть из города. После чего из дому постепенно выветрился бы и его запах.

А потом они бы перекрасили дом в другой цвет, например в белый. Сам Вениамин учился бы в гимназии, а она занималась бы своими делами. И никто ни о чем не догадался бы. Потому что иметь квартирантов не возбраняется.

Но в тот день, незадолго до Рождества, когда кожевник вернулся домой раньше обычного и произнес свою короткую речь, фру Андреа покинула комнату Вениамина, не сказав ни слова.

Вениамин понимал, что между отъездом Дины и уходом фру Андреа из его комнаты нет ничего общего. Для этого он был достаточно взрослый. У него была возможность привыкнуть к тому, что люди время от времени исчезают. Он жил не в изолированном пространстве.

Нет, кожевник не убил его.

И ничего ему не отрезал.

И не грозил сообщить о случившемся в гимназию, чтобы Вениамина исключили.

Кожевник произнес нечто похожее на речь, и по лицу у него текли слезы. Он плакал рядом с кроватью Вениамина. Вениамин всегда знал, что кожевник ненастоящий.

Вениамина спасла кухарка. Она приютила его в своей пристройке на те дни, что ему предстояло прожить в Тромсё до отъезда домой на Рождество. Но он не помнил, чтобы она сказала ему хотя бы слово. Дома у нее пахло камфарой и йодом. Из-за этого Вениамин чувствовал себя больным. Однако это не волновало его. Он перестал бояться, что что-то случится. Ведь все уже случилось.

В Рейнснесе он узнал, что Ханна собирается уехать к родственникам Андерса на Грётёй. Ей было полезно посмотреть, как живут люди в других местах.

Помешать этому он уже не мог.

После того лета с Элсе Марией Ханна стала другой, отдалилась от него. Теперь она небось торжествует. Это на нее похоже.

Как будто Грётёй — земля обетованная.

Вениамин смирился бы с этим, если б его не окружала пустота.

ГЛАВА 6

-Ну и вымахал же ты, парень! Думаю, нынче ты уже сможешь пойти с нами на Лофотены, — сказал Андерс.

Значит, ему не придется сразу после Рождества возвращаться в Тромсё!

Андерс видел и понимал многое, но помалкивал об этом. Он просто принял решение.

— Тебе надо развеяться, — сказал он. — Напишем в Тромсё знакомым людям, так что, когда ты вернешься туда, у тебя будет новое жилье. Это все мелочи, — прибавил он.

Вениамин плохо представлял себе лов на Лофотенах. Он слышал рассказы Андерса о свободе, о волнах, о мужском братстве и о рыбе. Об этом сказочном серебре, которое поднимали из черных морских глубин. Но Андерс забыл рассказать ему об адской боли обожженных морозом пальцев, простуде и вечно мокрых чулках. А изрезанные сетями руки! Они были точь-в-точь как руки библейских прокаженных, о которых ему рассказывала матушка Карен. Пока их лодка часами дрейфовала в море, Вениамин просто не чувствовал своих рук. И это как раз было неплохо. Но стоило ему попасть в теплое помещение, как начиналась пытка. Тогда уже не оставалось ничего, кроме его рук.

Рыбак из Вениамина получился никудышный, хотя он из кожи лез, чтобы всем угодить. Однако, несмотря на это, он то и дело попадал впросак, потому что опрокидывал и разбивал все, что попадалось ему на пути. Он без конца ронял что-нибудь за борт и, ослепленный горем, а также бьющей через край энергией, ничему не мог научиться.

Сперва рыбаки мрачно поглядывали на его книги и советовали поднять их на мачту, чтобы чайки тоже могли чему-нибудь научиться. Убедившись в его полной непригодности к делу, они стали бросать на него косые взгляды. Потом послышались обидные замечания.

Чтобы лишить эти слова их обидной силы, Вениамин громко повторял их вслух, и это пугало рыбаков.

Его долго не трогали. У Вениамина было неприятное чувство, что его просто жалеют. Да и уважение к Андерсу тоже не позволяло рыбакам проучить Вениамина.

Но однажды в субботу вечером грянул гром. Андерс уехал по делам в поселок, а рыбаки поставили на железную печку котел с ухой.

Пришел Вениамин и начал развешивать для просушки свою одежду, опасаясь, как бы не уронить в котел рукавицы. Беда пришла неожиданно. Он задел ручку котла, и тресковая уха вылилась на пол.