Анна Данилова - Пора черешен. Научи меня играть, жить, любить… Страница 5

Вот эта мысль была предельно ясной и от нее повеяло могильным холодом.

– Марк… извините, забыла ваше отчество…

– Можно просто Марк…

И она вспомнила его внешность – худощавый мужчина с хорошими манерами, только вот очень бледный и какой-то чопорный что ли… Красивое спокойное лицо с внимательными глазами, плотно сжатые губы. Похоже, он действительно сильно любит своего племянника, раз сопровождал его на каждое занятие. И ведь это не отец, а всего лишь дядя…

– Марк, вы не могли бы приехать ко мне сейчас… Мне кажется, что я теряю сознание… Улица Бессоновская, дом пятнадцать «а», квартира третья…

Ей вдруг стало хорошо, она оглохла и перестала вообще что-либо чувствовать… Стены медленно плыли перед глазами, как удаляющиеся борта теплохода, на котором она в детстве так мечтала прокатиться до Астрахани и обратно…

Она смутно помнила, как вставала для того, чтобы положить конец непрекращающимся звонкам в передней – это пришел какой-то, окутанный туманом, мужчина, который легко подхватив ее, как прозрачное и слабое облачко, вынес на свежий воздух…

А потом была машина с пахучими кожаными сидениями и большим, прямо-таки гигантским попугаем, раскачивающимся где-то наверху, под потолком… И все. Дальше – одни провалы, один за другим…

***

Последние три дня, проведенные в больнице, она чувствовала себя чуть ли не симулянткой, настолько смешной оказалась причина, по которой она сюда попала. В этом аду, зовущемся гинекологическим отделением, лежали действительно тяжело больные женщины, страдающие, один вид которых вызывал жалость и чувство беспомощной злобы по отношению к мужчинам. Ведь это по их вине женщины принимали свои муки и, надо сказать, почему-то безропотно, словно понимали, что иначе их нельзя было назвать женщинами.

«Болезненная дефлорация» – что может быть нелепее и смешнее?

Она позвонила домой уже на следующий день и сказала взволнованной долгим отсутствием дочери маме, что они с Таней Розановой готовятся к прослушиванию и занимаются допоздна в училище, а потому пару дней она поживет у нее. Дело в том, что Таня действительно жила рядом с училищем, и перед сессиями Лена не раз оставалась ночевать у нее.

Оказывается, лгать – это совсем просто, особенно, если ты своим враньем не приносишь никому вреда, а только наоборот – успокаиваешь. Мама сказала, что Капелюш купил ей подарок, который ей непременно понравится.

Навряд ли он ей купил бы подарок, знай, что она натворила над собой и что вообще себе позволила.

***

Лена вошла в маленькую каморку, пропитанную запахом карболки, и приняла из рук нянечки большой холщевый полосатый мешок со своей одеждой. Теперь и ее вещи будут противно пахнуть этой дезинфицирующей дрянью, как часть больничного мира, этой шаткой ступеньки на пути к смерти.

Живот вот уже два дня как не болел, и только слабость напоминала о происшедшем, да чувство какой-то безысходности и ненависти… Хотя, с другой стороны, она почему-то снова хотела увидеть своего мучителя, ведь теперь они стали почти родными. Он проникал в ее тело, а, значит, был ее частью. Такое нельзя забыть, и он наверняка ждет ее, волнуется, пытается навести справки об ученице Быховской, одной из самых своих способных и талантливых питомиц.

– Вас ждут, – сказала ей какая-то женщина в белом халате уже перед самым выходом из больницы.

– Кто?

– Мужчина, – хмыкнув и пожав плечами, произнесла

незнакомка и скрылась за дверью с табличкой «Процедурная».

Лена прибавила шагу и остановилась, как вкопанная, увидев стоящего за прозрачными стеклянными дверями Марка. Вот уж кого-кого, а его она ожидала увидеть здесь меньше всего.

– Это вы? – она замялась, не зная, о чем с ним

говорить.

На улице потеплело, снег растаял и пахло почему-то весной. Вот только небо было неприятного, свинцового оттенка, без голубизны. Тусклые желтые лучи солнца казались нарисованными и уж совсем не грели.

– Пойдемте, я отвезу вас домой… – Марк предложил ей руку, на которую она оперлась, и они двинулись вдоль больничной аллеи, молча, как люди, которые уже давно все обсудили и теперь просто наслаждались тем, что остались живы.

– Я позвонил и мне сказали, что вас сегодня выписывают… С вами все в порядке?

– Да… Это такая ерунда, ничего серьезного, просто дисфункция…

– Вы еще такая молоденькая, поэтому ничего удивительного… Вы еще развиваетесь, растете, наверно, а потому вам сейчас надо бы побольше отдыхать, хорошо питаться, а вы изнуряете себя учебой, да еще даете частные уроки… Разве можно так себя не любить? Вы всерьез намерены стать известной пианисткой или же вас устроила бы карьера преподавателя музыкального заведения?

Он так смешно рассуждал, этот Марк, этот взрослый, можно даже сказать, солидный человек, который, вместе с тем, ничего не смыслил в жизни музыкантов. Тщеславие – это ли не рычаг, способный заставить человека работать до обморока?!

– Кирилла увезли в Германию, я уже говорил?

Она очнулась. Оказывается, они проехали уже пол-города, а она так ни разу и не проронила ни слова. Это было в высшей степени невежливо, если учитывать, что Марк ей – никто, просто человек, творящий добро. Другое дело, что он явился свидетелем ее беды, боли и унижения, о которых он пока ничего не знал и, возможно, помогал ей из-за скуки, чтобы заполнить ту брешь в стремлении о ком-то позаботиться, которая образовалась после отъезда Кирилла.

– Извините, я задумалась… Вы привязаны к Кириллу… вы, случайно, не его отец?

Она спросила, прекрасно отдавая себе отчет в том, что только неблагодарные свиньи могут вот так беспардонно и нахально вторгаться на территорию чужой интимной жизни, скрытой от глаз посторонних, но потому-то и задала этот идиотский вопрос, что понимала: Марк простит ей его и вполне вероятно даже, что откровенно ответит на него, сделав предварительно ссылку на ее состояние. Ведь она считалась выздоравливающей, а потому ей многое прощалось. Она вызывала жалость, и на этом можно было сыграть.

Лена испытала к себе отвращение, когда услышала:

– Нет, это сын моей сестры, у нас с женой нет детей… Ну вот, мы и приехали.

Машина остановилась возле подъезда ее дома, Марк, проворно выйдя из машины, обошел ее и открыл дверцу со стороны Лены.

– А это вам, – после того, как он помог ей выйти, в его руках откуда-то появилась маленькая коробочка с засахаренными орешками, которые она любила.

– Откуда вы знаете, что я их люблю?

Она смотрела широко раскрытыми, потемневшими глазами на этого почти незнакомого ей человека и старалась прочесть в его взгляде хотя бы тысячную долю того мужского любопытства, которое она читала до этих пор в глазах своего первого мужчины. Но ничего подобного там не нашла. Марк был мысленно очень далеко от нее. Он только и сказал:

– Я видел эти конфеты в вашей сумочке где-то с неделю тому назад, когда вы доставали оттуда записную книжку… Мне очень жаль, что мы не будем больше с вами встречаться…

Она не поняла. То, что он сказал, никак не соответствовало холодному блеску его глаз и печальным губам, которые лишь на мгновение осветились улыбкой. Должно быть, ей померещилось…

– Спасибо вам за все… Если у вас объявится еще один племянник, позвоните и я постараюсь научить его нотной грамоте и даже поставлю ему руку… Всего хорошего, – и она, быстро и неожиданно для себя самой чмокнув его в ледяную гладкую и душистую щеку, быстрым шагом направилась к двери.

***

Капелюш встретил ее радостным: «Ого! Кто к нам пришел!»

Это не я, а ты к нам пришел, хотела ответить Лена, но лишь слегка улыбнулась и скрылась в своей комнате. Чуть позже из ванной комнаты вышла мама и почти ворвалась к дочери.

– Ну как дела? Все в порядке?

Главное, что у нее самой было все в порядке. Лена уже давно не видела маму такой счастливой. Она просто-таки лучилась радостью, да так, что встретив ее на улице в таком состоянии, ее запросто можно было бы принять за подвыпившую.

– Да, все в порядке…

– Вид у тебя, прямо скажем, неважнецкий… Послушай, а что это от тебя несет дустом? У Тани морили тараканов?

– Морили, представь себе, эти твари их просто замучили…

– Знаешь, а тебе звонили… Какой-то мужчина с приятным голосом… Мы ним немного поговорили, и я поняла, что он много старше тебя…

– И о чем же вы с ним говорили? – Лена почувствовала, как

по спине ее прокатилась неприятная капля пота. Ей вдруг

стала отвратительна мысль, что Тарасов беседовал с ее матерью. Зачем это му было нужно?

– А почему это ты не спрашиваешь, КТО звонил-то? Ты знаешь?

– Конечно.

– Да ничего ты не знаешь! Ну кто? Кто?

– Ладно, я пошутила, я не знаю, кто мог мне звонить, потому что у меня нет знакомых мужчин.

– А вот и есть. И зовут его Илья Николаевич, это твой преподаватель по специальности, он позавчера неожиданно вылетел в Москву и позвонил тебе, чтобы предупредить, что никакого прослушивания не состоиться…