Наталья Баклина - Веер с гейшами, или Все вокруг выходят замуж Страница 5

– Ну ты сильна… – покрутила головой Ольга.

– А то! Теперь давай тебе погадаем. Называй страницу и строчку!

– Ну… – задумалась Ольга и назвала свой возраст и завтрашний (или уже сегодняшний? Запуталась совсем с этой восьмичасовой разницей во времени!) день:

– Страница тридцать восемь, строка двенадцать. Снизу!

– Раскрывай книжку! Читай вслух!

– «Веер был сделан из тонкой рисовой бумаги. Он трепетал, и нарисованные гейши, казалось, танцевали свой чувственный танец, навевая на Агриппину смутные эротические желания и овевая её приятным сквознячком». Хрень какая-то… Где я и где гейши? Да ещё со смутной эротикой?

– Так, спокойно, – сосредоточилась Света. – Сквознячок – это к переменам. Эротические желания, чувственный танец… наверное, роман у тебя намечается. Гейши и рисовая бумага… с японцем, что ли, каким…

– Да ну тебя, – захохотала Ольга. – Какой ещё японец! Нет в Северске никаких японцев, китайцы только на рынке барахлом торгуют. Представляешь, в прошлом году приехали осенью на разведку, привезли тюль, тапочки, купальники – стоят с этим барахлом на морозе. Один прямо поверх купальников объявление повесил: «все очень дёшево, хочу домой, замерз». Это ему, наверное, кто-то из наших для прикола написал. Сами они по-русски почти не разговаривают!

– Ну, тогда будет у тебя роман с китайцем! – хохтнула Света.

– Ага, и он мне подарит все свои купальники!

От дурацкого гадания Ольга развеселилась, выбросив из головы всю тоску, что вдруг всплыла в этой поездке. И когда принесли обед, – Ольга выбрала курицу, Света – гуляш, – она поела в хорошем настроении. Потом Света выпросила детектив почитать, а Ольга откинулась в кресле, закрыла глаза и вернулась мыслями к гаданию. Эротическое приключение, надо же…

Ну да, было такое, неожиданное… Было и было, не к чему вспоминать. Знакомый японец у неё тоже есть, только для романа малопригодный. Мачимура, бывший заключённый сталинских лагерей. Семнадцатилетним пацаном попал в плен на Сахалине под занавес Второй мировой войны, просидел в лагерях три года, строил дома в Северске. Потом уехал в свою Японию, а в 97-м году объявился во главе делегации, которая разыскивала могилы японских военнопленных по сталинским лагерям. Он единственный из делегации знал хоть что-то об этих местах и мог хоть как-то изъясняться по-русски. Ольга тогда уже работала в «Территории», новой демократической северской газете. Её отправили писать про японскую делегацию, она познакомилась с Мачимурой, привела к нему Лобанова, тот вызвался быть проводником. Гонорар Лобанов отработал добросовестно, довел японцев до заброшенного лагеря на урановых рудниках с огромным кладбищем с пронумерованными могилами. Оно тогда ещё почти не тронутое стояло, это после всякие охотники до сувениров растащили и кресты, и таблички. Даже школы окрестные сдуру краеведческие экспедиции туда устраивали, разыскивая что-нибудь для школьных музеев. Сдуру, потому что радиоактивность в этом лагере была довольно высокая. Раж краеведов местные власти догадались утихомирить только тогда, когда в одном из таких школьных музеев обнаружился «фонящий» ботинок, – подошва драного лагерного экспоната оказалась пропитана грунтом с уранового рудника. Обнаружилось это случайно – водили очередных туристов с Аляски, школу показывали, а у одного в кармане дозиметр был. Маленький такой, на авторучку похож. Ну и защёлкала эта авторучка в школьном музее, как дятел в берёзовой роще. Что было тогда! Скандал на всю область! Ольга сама про этот случай писала.

Японцы в тот приезд сфотографировали могилы и переписали номера табличек, затем в Москве добыли информацию в архивах и выяснили, какие могилы – японские, и уже следующим летом Мачимура приехал снова, забирать останки. Нельзя, говорит, чтобы человек был похоронен на чужбине. Пока кости его не вернутся на родину в Японию, нет его душе покоя. Это Ольга так для себя перевела его объяснения на русском и английском. Английский она тогда знала средне, а по-русски Мачимура говорил очень специфично – язык-то учил в плену, со слов охранников и конвоиров. Поэтому по-русски он в основном матерился – старомодно, с акцентом и с доброжелательной японской улыбкой.

Ольга ещё в первый приезд Мачимуры устроила ему дружеские посиделки с журналистами «Территории» – точнее, с журналистками, мужчин в редакции было мало, они куда-то отлучились и не пришли. Японец, крепкий, кстати, не смотря на свои почти семьдесят лет, выпил водочки, захмелел и полностью перешёл на русский язык. Тётки хохотали от его старательных матюков, и Мачимура чувствовал себя стопроцентным покорителем женских сердец. Ольгу он выделил из всех, называл «Оля-доча», звонил ей из Японии и на третье лето, когда с могилами уже было покончено, приехал в Северск с приземистым рябым сорокалетним японцем и попросил помочь его женить. Я, говорит, рассказал, какие красивые у вас девушки, и он приехал за невестой. Японец прожил в Северске все лето, и к августу ему действительно нашлась невеста – двадцативосьмилетняя красавица-библиотекарша с пшеничной косой до пояса. Её через каких-то знакомых отыскала Люся из отдела писем. Библиотекарша уже отчаялась выйти замуж – она родилась и выросла в посёлке на три тысячи человек. Работы там не было, нормальные мужики уехали, кто в Северск, кто на материк, остались алкаши да старики, которым деваться некуда. И ей было не уехать – с матерью жила, не бросишь. Так и сидела в своей библиотеке, книжки читала, ничего от жизни не ждала. Жениха из Японии приняла как подарок судьбы. Он и её, и маму увез в свою Японию. Три года прошло, вроде, народился кто-то у них – японская жена переписывалась с Люсей из отдела писем. А Мачимура что-то долго не объявлялся…

– Уважаемые пассажиры! Наш самолет прибывает в аэропорт «Соколово». Просьба привести кресла в вертикальное положение и пристегнуть привязные ремни!

Оказывается, она задремала.

Глава 2

– Сколько раз тебе говорить – не наливай чайник из-под крана. Специально же воду отстаиваю, из банки наливай. И воду не набирай полный чайник – он так быстрее портится. Слушай, ты выкинешь когда-нибудь эту свою облезлую кружку? Вон, трещина уже на боку. У тебя что, денег на новую не хватает? Ты как мать должна поговорить с Нюсей, она вечерами шлялется где-то допоздна, хотя я велел ей быть дома в полдесятого. Тебе вчера Мачимура твой звонил, я сказал, ты сегодня будешь.

«Ну, с прибытием», – вздохнула Ольга, наливая кипятка из закипевшего чайника в любимую треснувшую кружку. Пока ехала из аэропорта, она надеялась, что Лобанов умотал куда-нибудь по своим летним делам. Зря надеялась – сожитель был дома, паковал какие-то мешки. Встретил радушно, потянулся целовать – Ольга отвернулась, и Лобанов чмокнул её куда-то в район уха. Пошла на кухню ставить чайник – чаю очень хотелось, он притащился следом и получилось чаепитие с комментариями.

За две недели командировки Ольга уже отвыкла от лобановского брюзжания, поэтому его слова цепляли. Внешне сдерживаясь, внутренне она огрызалась: «Воду не наливать. Да она, после московской, чище чистого. Чайник испортится. Надо будет, новый куплю. Кружку выкинуть, ага, тебя не спросила. Нюська шляется. Ночи белые, до одиннадцати пусть гуляет, пока пока погода хорошая. Мачимура звонил… Что?»

– Когда он звонил?

– Да вчера, говорю. Ты что, плохо слышишь после своей Москвы?

– А что хотел?

– А хрен его поймет. По-русски этот твой японский аксакал говорит, сама знаешь как. Вроде приехать хочет.

– Когда?

– Оля, ну говорю же, не разобрал! Чего ты пристала, в самом деле! Лучше скажи, где моя ветровка с оранжевым капюшоном. Куда ты её засунула? Почему ты всё куда-то деваешь, ничего в доме найти нельзя!

– Жора, меня дома две недели не было! – прорвало-таки Ольгу и Лобанов обрадовался.

– Вот именно! Вместо того чтобы домом заниматься, мотаешься где-то. Дочь заброшена, шляется, курит наверняка. Я у неё вчера спички в кармане нашел.

– Жор, ты что, шаришь по её карманам?

– Убирает в доме кое-как, вещи в кучу, ничего не найдешь… Да, шарю. Тебе же некогда, а за Нюськой контроль нужен. А то сегодня спички, завтра – шприцы. Ты хочешь, чтобы твоя дочь стала наркоманкой?! Или в подоле принесла?

– Лобанов, ну что ты несёшь! – поморщилась Ольга. Господи, ну неужели это так трудно, – дать ей спокойно попить чаю? – Какой подол, какие шприцы, какие наркоманы! Нюська нормальный подросток, у неё нормальные друзья…

Лобанов уже не слушал. Он закончил паковать свои мешки и надевал ветровку – отыскал.

– Ты надолго уезжаешь?

– Недели на две. С мужиками договорился, у них лицензия на горбушу, в бригаду взяли.

«Точно, нерест начался. Ну, хоть икры притащит» – подумала Ольга. Лобанов каждое лето прибивался к какой-нибудь рыболовецкой бригаде, приносил в дом красной икры и по нескольку мешков горбуши. Икру мужики солили еще у реки, а рыбу Лобанов разделывал на куски и забивал ими всю морозилку. В сезон горбуша на рынке стоила копейки, за три рыбины просили денег, как за десяток яиц. Но, по крайней мере, не надо было тратить хотя бы этих денег. И с рыбой не надо было возиться – достал из морозилки, и готовь.