Джудит О'Брайен - В тесной комнате Страница 5

К тому времени, когда я въехала в ее дом, эти упорные слухи укоренились и обрели статус реальности в умах всего населения Саванны. На ее похороны пришли немногие, и стыдно признаться, но меня там не было. Я даже не знала, где она похоронена. К тому времени она была так стара и прошло столько лет с тех пор, как я видела ее в последний раз, что мне казалось, что она давным-давно отошла в мир иной.

Я вошла в ее дом, испытывая некоторое чувство вины за то, что вторглась в мир тети Адели и нарушила ее покой. И странно было находиться там одной, окруженной вещами, любимыми ею и определяющими стиль ее жизни. В первый день, который я там провела, я ощутила и «благоухание» плесени и остро-сладкий запах ее цветочных духов. Открыв буфет в столовой, я обнаружила там не менее дюжины упаковок, очевидно, с кексами. На всех красовался обратный адрес, а имя и адрес получателя были аккуратно и тщательно вырезаны. Я нерешительно развернула одну упаковку, страшась того, что могла увидеть в картонной коробке. В голове у меня промелькнула ужасная мысль, что там могут оказаться части тела коммивояжера. Но вместо этого я обнаружила высохший фруктовый кекс. Всего только старый фруктовый кекс. В этом одиноком кексе было нечто очень печальное. Без обертки он казался нагим и беззащитным. Я понимаю, что с моей стороны было глупо предаваться таким чувствам. И все же я не могла просто выбросить его, и мне даже было не важно, если он был отравленным. Я вытащила хрустальное блюдо и поставила его в столовой в центре обеденного стола. Все было так, но чего-то все-таки не хватало. Поэтому я принялась копаться в бельевом шкафу среди аккуратно сложенных стопок белья, нашла кружевную скатерть, расстелила ее на столе и поставила на нее блюдо. Вот оно! Теперь все было так, как надо. И после этого я забыла об этом высохшем фруктовом кексе.

Для меня одним из труднейших дней стал тот понедельник, когда должна была появиться Марта Кокс. Я вернулась домой со студии совершенно другим человеком, благодарным судьбе за то, что у меня есть пристанище. За истекшие два года я пришла к мысли о том, что тетя Адель прочила этот дом мне. Теперь он не был для меня просто одним из огромных домов на площади, и я не чувствовала своей вины в том, что он оставался таким запущенным. Скорее в этом была виновата тетя Адель. У меня не было столь значительных средств, чтобы восстановить его былую роскошь.

Небольшие преобразования, доступные мне, носили скорее косметический, а не радикальный характер. В интерьере я не стала ничего менять — ни убирать старые фотографии, к которым я еще кое-что прибавила, ни расписные шотландские шали, ни лампы времен славы Глории Свенсон. Я привыкла к этому дому, полюбила его, и как ни дико это прозвучит, но мне казалось, что и он тоже ко мне немного привязался.

Я даже постепенно постигла тетю Адель. Как это ни странно, но, оказывается, вы можете узнать человека после его смерти. Читали вы когда-нибудь чью-нибудь автобиографию? Или хорошо написанную биографию? Прочитав, вы откладывали книгу с таким чувством, будто обрели нового друга. Вы знаете подробности жизни автора, притом такие подробности, о которых не знали даже его ближайшие друзья, потому что только вам открылись его странности и фантазии. Вот так, мне казалось, я узнала тетю Адель.

Я обнаружила еще одну особенность в поведении тети Адели, а именно то, что она оставляла по всему дому короткие записки, что-то вроде памяток себе самой. Я находила их в самых разных местах. Иногда на этих лоскутках бумаги были записаны цитаты вроде этой: «Один шаг, сделанный вовремя, экономит силы» или: «Кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет». Некоторые памятки носили загадочный характер и, как я подозреваю, были образцами ее собственного творчества. Были и попросту странные изречения вроде следующего: «Опасайся незнакомцев на высоте». Я так и не смогла уразуметь, имела ли она в виду лифты или высокие каблуки.

В тот памятный день я нашла новый клочок бумаги, выглядывавший из-под ковра в спальне. Я улыбнулась.

Меня забавляло, когда я находила какую-нибудь из ее записок — это походило на нескончаемые поиски пасхального яйца. На этот раз записка показалась мне уж совсем диковинной: «Встретишь незнакомца, проходя через комнату, полную людей». Я прочла ее дважды, когда в дверь позвонили. Я замешкалась, и дверной звонок прозвучал снова. Сунув бумажку в карман, я отправилась вниз по лестнице открывать дверь. Внизу спиной ко мне стояла женщина. Прежде чем я успела спросить ее, чем могу служить, она повернулась ко мне и ее знакомая физиономия осветилась широкой улыбкой.

— Николь Ловетт! — воскликнула Марта Кокс. — Как чудесно увидеть тебя снова! Мне так тебя недоставало!

И она заключила меня в горячие объятия.

Глава 4

— Все снова, как в старые добрые времена. Верно? Как в школе!

Безусловно, это и внушало мне непреодолимый ужас. Кошмар, испытанный мной в школе, грозил повториться, как бывает в плохом кино. Это был бесконечно повторяющийся дурной сон. И единственной утешительной мыслью, промелькнувшей у меня в голове, было: как хорошо, что у меня нет в данный момент друга, которого она могла бы у меня отнять. Сейчас она могла отнять у меня только работу. Марта, сияя улыбкой, отстранилась, чтобы посмотреть на меня.

Ладно уж! Готова согласиться с тем, что она стала красивее, чем прежде. Кожа ее сияла и светилась. Черты стали более изящными и утонченными, и даже ее смешной бесформенный носик, похожий на носик младенца, стал по меньшей мере очаровательным.

Волосы ее стали светлее. Отдельные пряди были искусно подкрашены, но выглядели совершенно естественными. На затылке волосы были собраны в простой, но изящный узел. А несколько прядей, выбившихся из прически, придавали ей еще большее очарование, создавая обманчивое впечатление небрежности, что делало ее мягче и женственнее. Ее косметика была умеренной и только подчеркивала очарование ее черт, но не меняла лица. Ее кремовый льняной костюм с тусклыми медными пуговицами, несомненно, был дорогим. Такой новобрачная могла бы надеть в свадебное путешествие. А впрочем, он подходил и для пользующейся успехом телеведущей, готовящейся к тому, что ее будут интервьюировать, и для премьер-министра великой державы.

— Привет, Марта! — заставила я себя улыбнуться. — Как ты?

Она наконец разомкнула объятия и отступила на шаг. Если бы я не была умудрена жизненным опытом, то сочла бы, что она смущена, но я отлично ее знала, и одна только мысль о том, что Марта Кокс может испытывать смущение, казалась мне смехотворной. Ничто на свете не могло ее смутить.