Мой профессор - Р. С. Грей Страница 5

Вопреки здравому смыслу, когда бываю в кампусе, я начинаю ее искать. Ищу ее в кофейнях и столовых залах Дартмута. Я никогда не вижу ее нигде, кроме той скамейки, до сегодняшнего утра, когда во время лекции услышал шум, поднял взгляд и обнаружил ее в аудитории.

Ее зовут Эмелия Мерсье.

Видеть ее там — это вишенка на торте наполненного дерьмом дня.

Моя иллюзия была разрушена. Она не нимфа, не сирена, не мечта. А студентка одного из последних курсов, которая записалась на мои лекции.

Осознание реальности сильно поражает меня. Ее присутствие в моей жизни, каким бы незначительным оно ни было, оказалось важнее, чем я думал. В моей голове она является простым двухмерным персонажем, которого я могу поместить в любой сценарий, любую сцену. В тяжелый день мне хватает только одного взгляда на нее, чтобы настроение поднялось. Честно говоря, я уже близок к тому, чтобы чувства к ней стали глубже. Или же это не чувства. Надежда, влюбленность.

После занятий я возвращаюсь в Бостон на поезде и размышляю, стоит ли мне заказать штору для окна в моем кабинете в Дартмуте, чтобы закрыть вид на внутренний двор. В этот момент слышу мелодию телефона.

Моя мать звонит мне чаще, чем я ей, и я постоянно говорю себе, что нужно изменить это, но в результате этого не происходит.

Мама всегда начинает говорить быстро, будто знает, что мне дорога каждая минута.

— Ох, отлично, ты ответил. Обещаю, это не займет у тебя много времени, — так она начинает разговор.

— Все хорошо. Я еду в Бостон из Ганновера на поезде.

— Поезд? — ее голос звучит оскорбленно. — Почему не на своей машине? Или еще лучше, чтобы тебя вез водитель? У твоего отца потрясающий водитель, мы всегда пользуемся его услугами, когда едем на восточное побережье. Я могу позвонить его секретарше и попросить ее отправить тебе всю информацию.

— Все хорошо. Я ничего не имею против поезда.

— Я практически чувствую, как запах мочи обжигает мои ноздри во время нашего разговора, — усмехается она.

— Как мило.

— Ладно, хорошо, у меня нет никаких важных новостей, чтобы обсудить их с тобой, — мама вздыхает. — Просто в моем календаре была пометка «позвонить Джонатану», и вот я выполняю свои обязанности, как хорошая мать, коей и являюсь.

Я улыбаюсь и качаю головой.

Люсиль Барклай совсем не такая, какой ее видят окружающие. Посторонние люди могут сказать, что она сурова и холодна, но, честно говоря, моя мать чертовски умна, неистово преданна и одна из самых саркастичных и забавных людей, каких я знаю. Она научила меня готовить идеальный мартини в двенадцать лет: «Джонатан, нужно встряхивать, а не перемешивать. В этом доме мы следуем советам мистера Флеминга».

— Когда ты снова будешь дома? Я хотела бы тебя познакомить кое с кем. Кажется, она может родить много детей.

— Разве тебе недостаточно трех внуков? — я кашляю, чтобы скрыть смех. — Ты становишься жадной.

— Да. Нэнси О’Нил только что родила ребенка и никак не хотела об этом молчать. Ты должен был слышать, как она хвасталась этим в клубе. Недавно даже показала мне фото одного из своих детей, я еле сдержала выражение ужаса. Он похож на гремлина. Клянусь, когда я сказала, что это мило, она могла бы раскусить мою ложь. В любом случае, так как твоя сестра решила остановиться на трех малышах, ты — моя единственная надежда превзойти Нэнси. Я могу прислать тебе фотографию той девушки, если хочешь. Она кажется милой. Может, немного тусклая, но, как я уже сказала раньше, у нее хорошее соотношение бедер и талии, и это то, что важно.

— Меня беспокоит то, что ты, скорее всего, не шутишь.

— Джонатан… Конечно же, я не шучу, — невозмутимо говорит она.

После этого мы оба смеемся, и меня накрывает волна тоски по дому.

— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив и нашел свое место, — добавляет она после молчания.

У меня возникает щемящее чувство в груди от ее искренности, но, как человек, который никогда не зацикливается на настоящих чувствах, я переключаюсь на другую тему.

— Ты будешь довольна, если я скажу, что устал и работаю слишком много? — съязвил я.

— Неужели это так важно? Все то, что ты делаешь?

— Я чувствую, что это так.

— Ты хотя бы оставляешь место для личной жизни? Твоей настоящей жизни? Того, чтобы, возможно, однажды найти девушку?

То место, которое оставалось, я посвятил девушке за окном… Эмелии или идее Эмелии. К сожалению, теперь я знаю, что эта дверь закрыта и опечатана.

Я вздыхаю, ощущая, как тяжесть этого дня ложится на мои плечи. Еще нет и половины второго. В Banks and Barclay я пробуду минимум семь — восемь часов.

— Мне нужно идти.

— Хорошо. Избегание — ключ к успеху. Я слышала, что рецепт счастливой жизни в том, чтобы работать день и ночь, а также любой ценой избегать любой общественной жизни. Ты же не хочешь в восемьдесят лет оглядываться назад и сожалеть, что очередную субботу провел не за рабочим столом.

— Намек понят.

Глава 4

Эмелия

Перед занятием в четверг я прокручиваю в голове наш с профессором Барклаем разговор не меньше пяти раз. Конечно, все было не так плохо, как я об этом думаю. Конечно же, мозг искажает воспоминания и делает их хуже, чем они были в реальности.

Прихожу к выводу, что нужно начать все сначала. На лекции я буду сидеть в одном из первых рядов, поджимать губы, делать важные заметки, не привлекая внимания профессора Барклая. Все, кроме первого пункта. Когда я прихожу на несколько минут раньше, все места уже заняты, и это невероятно абсурдно. Ответственные за регистрацию не стали бы перегружать аудиторию. Они знают, сколько студентов здесь помещаются.

Я осматриваю зал в поисках Сони и взглядом нахожу ее в самом первом ряду рядом с Аннет. Она оглядывается, замечает меня и вскидывает руки, извиняющимся жестом пожимая плечами, будто говоря: «Я сделала все, что могла». Обращаю внимание на задние ряды, пытаясь найти место на полу или у стены.

Протискиваюсь мимо двух девушек в углу, которые, судя по всему, сильно раздражены моим столь близким присутствием, но сейчас я больше ничего не могу поделать. Поэтому бросаю сумку на пол и достаю распечатанные слайды лекций.

— Какое занятие ты пропустила ради этого? — спрашивает девушка