Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку Страница 50

Ей ведь Дружников без надобности. У нее есть любимый муж и Поросенок. Зачем она ломает чужую судьбу? Когда-то давно она уже изломала Ольгину: возможно, та до сих пор из-за нее страдает. А теперь еще и Вика. Какое Наталья имеет право вмешиваться в планы практически незнакомой девчонки?

Веское. Потому что Лёшка — ее и только ее. Потому что он любит Наталью. Он ведь однолюб. А значит, все эти ольги-вики и прочее женское разнообразие не должны его интересовать.

И все-таки как это по-Лёшкиному: постесняться сказать девочке правду, и заставить ее мучиться из-за его слабохарактерности. Наталью Викино присутствие не слишком напрягает, скорее раззадоривает. А той каково? Не по-мужски это. Разве б нормальный мужик такое допустил? Повел бы себя так, скажем, Натальин муж? Начать с того, что он бы в таком положении попросту не оказался. Ну а если бы уж и оказался — непременно придумал бы что-то такое, чтобы развести поклонниц во времени и пространстве. А вернее всего он бы не юлил, не врал, а признался честно: так и так, люблю другую, извини, а потому наши совместные планы отменяются.

Приблизительно так же должен был поступить другой Лёшка. Тот, который Алексей. Из Натальиного "Черти чта". Может, у нее и получился не детектив, и вообще не роман, а одно сплошное "Черти что", но тот Дружников не попал бы в такое нелепое положение. А значит, романная Наташа не оказалась бы лицом к лицу с соперницей. Не стоит сомневаться: тому Алексею хватило бы духу сказать Вике все, как есть. Тот бы не стал миндальничать, если бы на кону стояла мечта всей его жизни.

А у этого Лёшки пороху не хватило. Это плохо. Но не это самое отвратительное. Самое гадкое то, что Наталья нисколечко не удивлена этим. Именно этого она и ожидала от Дружникова. Потому что это в его стиле, в его характере. И нерешительность эту оттуда ни за что не выкорчевать, не изгнать, не истребить. Потому что нерешительность эта и есть Лёшка Дружников. Нерешительность, а не вездесущие руки. Нерешительность, а не облака.

Странно, почему она не понимала этого, когда писала? Она же Лёшку описывала, а не фантазию. Ну, добавила кое-какой отсебятины — она всегда так делает. Берет маленький фактик из жизни, и литературно его обрабатывает. Как скульптор, отсекает все лишнее. А если чего не хватает — как скульптор же долепливает. Но скульптор отсекает от глыбы мрамор, а если что-то добавляет, то сплошную глину или гипс. В Натальином писательстве происходит с точностью до наоборот: она отсекает от прообраза те качества, которые ей не нравятся в реальном человеке, своеобразную моральную глину, а вместо них добавляет персонажу драгоценный мрамор: волю, мужество, деловую хватку, целеустремленность, обаяние, и прочие личностные многоценности. Может, поэтому настоящий Лёшка разительно отличается от придуманного? Но ведь за основу героя брался именно Дружников! Не может он совсем не походить на своего героя.

— Отвези меня домой, — непроизвольно попросила Наталья, с тоской вспомнив электрическую зубную щетку, как воплощение цивилизации.

Лёшка снова поперхнулся.

— С каких щей?! — воскликнул, отшвыривая консервную банку куда-то за спину. Ложка и остатки раскрошившегося хлеба оказались поверх рюкзака, заменившего Дружникову стол. — Из-за Вики?! Не надо. Если хочешь, я повытрюлю ее. Я отряжу ее домой. Упрошу Саньку — он ее свезет. И сам укатит с Юлькой — у него мотоцикл с люлькой, как раз втроем запихнутся.

Ишь, расхрабрился, вытрюливатель! Очередное дикое Лёшкино словцо. А почему раньше не сказал ничего своей Вике? На понятливость Натальину надеялся?

— Не надо никого никуда вытрюливать. Просто отвези меня домой. Ты ведь не говорил, куда меня везешь. Если бы предупредил — я бы не поехала. Или хотя бы оделась как надо, щетку зубную взяла, прочие нужные мелочи.

— Щетку?!

Он смотрел на нее так, будто она сморозила невероятную глупость.

— Да. Представь себе — щетку. Такая вот проза жизни, я вообще прозаик, если ты забыл. Не могу я без щетки. И без джинсов своих не могу. Без удобного кресла. На худой конец, складного стула. Я безнадежно испорчена цивилизацией. А главное, Лёш — я замужем. И ты это знал.

— Знал.

— И я знала. Поэтому не обвиняю тебя, что увез меня против моего желания. Просто прошу: отвези обратно. Где взял — туда и поставь. Это ошибка, Лёш. У тебя есть Вика, у меня муж и Поросенок.

— Поросенок? А, вот с какого наката?! — Дружников обвел руками вокруг: — Тебя место тушует? Если бы я увез тебя на Сидими — это не было бы оплошкой?

В чем-то он, безусловно, прав. Только при взгляде на скалу Поросенок Натальины мозги встали на место. Но Лёшке об этом знать не полагается.

— Даже на Сидими я была бы прежде всего матерью и женой. Чужой женой. Да хоть на Седанке! Где угодно! И хватит об этом. Отвези меня обратно. Ты привез меня на пляж — я ведь была уверена, что ты именно купаться меня везешь, ты же сказал: "Возьми купальник". Мы искупались. Теперь можно возвращаться. Я не собираюсь тут ночевать, Лёш.

Внезапный Лёшкин гнев как появился, так и иссяк. Опустив голову, он долго сидел молча. Наталье даже стало его жалко. Бедный. Только, было, надежда в человеке возродилась, как тут же покидает вновь. Да уж, жизнь — жестокая штука.

Едва подумалось о надежде, как тут же припомнился рассказ Кострицы о, мягко говоря, некоторых суицидальных наклонностях Лёшки. Бедолага парень. Это ж как любить нужно, чтобы из-за отсутствия надежды на счастье с любимой в петлю лезть. Вернее, запираться в гараже с работающим двигателем мотоцикла. Но это уже детали, суть та же, что и в петле.

Такую любовь Наталья себе не представляла. Нет, не Лёшкину, а вообще. Как можно любить так, что самого себя, жизнь свою ценишь гораздо меньше, чем присутствие рядом любимого человека? Смогла бы она сама так? Пусть не ради Лёшки, а, допустим, ради родного мужа — смогла бы?

Представлять обстоятельства, которые вынудили бы ее сунуть голову в петлю, Наталье не хотелось. Жизнь достаточно ценна сама по себе, чтобы бросаться ею из-за неурядиц или даже серьезных неприятностей. Пока человек жив — еще можно все исправить, любые перипетии. А если нельзя исправить обстоятельства, то всегда можно перекроить свое отношение к ним, изменить минус на плюс. Мертвый же человек уже ничего не сможет переломить — ни обстоятельства, ни свой на них взгляд. Живой, но несчастный еще имеет шанс стать счастливым, перешагнув через трудности и невзгоды, пережив их, перетерпев. Живой лишь помудреет от них, станет сильнее. А мертвый навсегда останется мертвым и несчастным.

Нет, самоубийство — не выход. Пусть даже жизнь кажется невыносимой.

А вдруг Лёшка снова что-то такое надурит? Наталья уедет в свое далёко, а он…