Хенк Райан - Прайм-тайм Страница 51

Есть у меня одна идея. Определенно рискованная. И, вполне возможно, стоящая риска. Я прокручиваю в голове сегодняшний день, вспоминаю, что Франклин в больнице, что мы с Каро вроде бы разгадали схему, — и понимаю: или сейчас, или никогда.

Через боковую дверь в зал заходит Уэс Расмуссен, едва удостоив взглядом армию поджидающих его журналистов. Сегодня никаких футболок для гольфа. Он словно сошел со страницы «Форбса»: темный костюм, идеально подходящий для съемки, бледно-голубая рубашка и желтый галстук. Директор садится на один из складных стульев за трибуной и что-то шепчет сидящему рядом ассистенту.

Замерев позади них, поджидаю подходящего момента, чтобы сделать решающий ход.

Гвен Матертон снова поднимается на трибуну и дает короткую справку об истории «Азтратеха»: компания основана восемь лет назад, проводит фармацевтические исследования и разработки, недавно Комиссия по контролю над лекарствами одобрила новый гастроинтестинальный препарат.

Затем на трибуну ступает сам Расмуссен — поправляет галстук и опускает взгляд на свои записи. К тому моменту как он поднимает глаза, за ним не отрываясь наблюдает каждая пара глаз в зале и каждый осветительный прибор направлен ему в лицо.

И в это мгновение я скрываюсь за дверью. В здании я не первый раз, так что знаю, куда идти.

Сохраняя на лице уверенное выражение, стремительно удаляюсь по коридору от конференц-зала. Держу наготове невинное «Мне нужно в туалет, о боже мой, как я могла заблудиться». Сверяюсь с часами — пресс-конференция не может длиться меньше пятнадцати минут. Если за это время мне удастся все провернуть, то с меня взятки гладки.

Всего за две минуты я добираюсь до кабинета Расмуссена. Его секретарши нет на рабочем месте, а дверь в кабинет открыта. Медлить нельзя.

Ступаю на высокий ворс коврового покрытия класса люкс и, прикрыв дверь, оборачиваюсь к мягко подсвеченной витрине с «Мирандой».

Кажется, будто прошло уже так много времени с тех пор, как я впервые ее увидела.

Возвращаюсь к задуманному. Встав за стол Расмуссена, просматриваю лежащие на нем кипы бумаг и книг. Ни к чему зря трогать то, что мне не нужно.

Вот оно.

Не мешкая ни секунды, тянусь к держателю для книг и выхватываю заветный приз из львиной пасти. Как и говорила Каро, Библия Расмуссена оказалась потрепанной книжицей в кожаной обложке, с дюжиной желтых стикеров в некоторых, видимо, особо важных местах. И совершенно очевидно, что эта книга станет главным доказательством моей гипотезы об инсайдерской торговле.

Представляю себе затемненный партер театра, в котором сидят скептически настроенные зрители пьесы о Чарли и следят за каждым моим шагом. «Да ни за что она не зайдет в этот кабинет», — шепчет кто-то. «Она точно попадется». — «Ага», — хмыкает другой. «Вот идиотка».

Мысленно затыкаю уши, не позволяя себе поддаться неотступному страху, и прячу Библию в сумку. Теперь надо сматываться из кабинета и спешить к лифту. Делаю шаг к двери. Но тут до меня доносятся голоса.

Шумно выдыхаю, сердце сжимается в груди. Я и правда идиотка. Затравленно озираюсь в поисках чудесного вызволения. Но и дураку ясно, что я в ловушке.

Голоса приближаются к кабинету. Как Расмуссен мог так быстро закончить пресс-конференцию? Смотрю на часы: прошло всего лишь пять минут. Конференция не могла закончиться. Силюсь найти хоть какое-нибудь объяснение, но безуспешно.

Может, они просто пройдут мимо. Кто угодно может гулять по коридору, я сама в этом убедилась. Сердце постепенно начинает отпускать. Вряд ли кому-то понадобилось зайти в кабинет Расмуссена.

Если только это не сам Расмуссен. Но ведь он должен быть на конференции? Разве нет?

И вот один из голосов слышится совсем близко. Мужской голос.

— Вот и кабинет, — произносит он, — прямо по коридору. Проходите. Телефон на столе.

Кругом темным-темно. Широко раскрываю глаза, но вокруг только темнота. И это отлично. Прижимаю к груди сумку, в которой лежит украденная Библия, а сама изо всех сил прижимаюсь к стенке. На мгновение закрываю глаза, пытаясь опомниться после этой чудовищной оплошности. Как я вообще здесь оказалась?

Нажала нужную кнопку, отвечаю я себе. Когда во время нашего интервью Расмуссен дотронулся до чего-то с нижней стороны столешницы, у него за спиной открылся потайной шкаф, встроенный в стену. Оттуда он взял спортивную куртку, которую надел для съемки. Вот я и решила, что это мой последний шанс спрятаться от тех, кто заходил в кабинет.

Конечно, если Расмуссен вернется и решит повесить пиджак в шкаф, то вряд ли мне удастся вразумительно объяснить свое положение. Борясь со страхом, пытаюсь хотя бы найти точку опоры. Шкаф как будто бы забит кучей колючих пиджаков, а пахнет в нем ботинками для гольфа и лосьоном после бритья. Шикарно. Если меня стошнит, они определенно догадаются о моем присутствии.

Но что хуже всего, в комнате теперь уже по крайней мере три человека. Силюсь расслышать хоть что-нибудь из их разговора и различаю среди голосов два мужских и один женский. Всего их трое. Наверное. Ведь в кабинете могут находиться и еще люди, только они молчат. И сейчас, например, приближаются к столу Расмуссена, чтобы нажать волшебную кнопочку и застукать непрошеную гостью в главном помещении офиса. Гостью, которая в скором времени лет на восемь-десять поселится в женской исправительной колонии.

Но голоса не приближаются, зато время от времени у меня получается различить некоторые слова. Сделав самый тихий в истории человечества вдох, осторожно ставлю на пол сумку благочестивой христианки и прижимаюсь ухом к дверце шкафа.

Что-то там «…нажать «девять»» — слышится мне. Голос женский.

Что-то там «…номер»? Это уже мужской голос, и голос недостаточно властный для Расмуссена. Значит, женщина и неизвестный тип.

Потом до меня доносится голос другого мужчины: что-то там «…да успокойтесь».

Это тоже не Расмуссен. Женщина и два неизвестных типа. В кабинете Расмуссена. Что они тут делают?

Нервно кусая нижнюю губу, пытаюсь подключить все слуховые рецепторы, чтобы разобрать, что они там говорят. Хотя, возможно, это и не важно.

— Это мы. — Снова женщина. Возможно, она повернулась лицом ко мне, потому что теперь я четко различаю ее голос. Похоже, она говорит по телефону. — Мы получили твое сообщение. Что там у тебя случилось?

Несмотря на предобморочное состояние, у меня в голове проскальзывает воспоминание. Я слышала этот голос раньше. Закрываю глаза — хотя в кромешной тьме это не меняет картины, но так я надеюсь сосредоточить слух. Кто же в этой чертовой комнате?