Ирина Лобусова - Пять минут до любви Страница 58

— Постарайся поступить правильно и принять единственно верное решение — навсегда остаться со мной.

— Может быть. Я не знаю. Я тебе позвоню.

— Я люблю тебя. Очень сильно люблю тебя. Помни об этом.

— Спасибо, малыш.

Отнимая трубку от лица, я с удивлением заметила, что она была мокрой. Я плакала? Почему эти слезы не причинили мне боль? Я не знала этого… Я чувствовала себя очень странно — так, как будто что-то не договорила, что-то не сделала.

А через несколько часов я поняла, что произошло. На самом деле я чувствовала себя так, как будто признавалась кому-то другому (самой любви, моей придуманной иллюзии, своей судьбе, мужчине, которого в жизни я еще не встретила), а не реальному мужчине (моему кошмару), не реальному предмету — любви.

— Убирайся.

Поздний сон сладок. Он похож на утомленную птицу, которую с нежностью и болью ты прижимаешь к своей груди. По ночам мир похож на мертвый город. Заскорузлые, серые обломки домов. В темноте не хватает воздуха. И мысли такие же мертвые, как кусок порванного серого полотна, и ничего, кроме отраженной плоскости нескольких забытых минут, по чьей-то злой прихоти внезапно, быстро и навсегда превращенных в вечность.

— Убирайся.

В дождливых лужах отражались мерзлые, мерцающие круги мертвых домов. Я никогда не слышала этого слова — «убирайся». Я никогда не ощущала его наяву. Но, словно длинная тень, каждый раз оно бесконечно отражалось и варьировалось в моем сне, и, просыпаясь по утрам, я просыпалась с этой давящей на меня тенью. Когда тебе говорят «убирайся», кажется, что остановился целый мир. Постепенно ты начинаешь забывать ту грань, за которой сон переплетается с явью, и однажды ты перестаешь различать смутные образы, приходящие из жизни или из снов. Я не помню, сколько прошло дней, когда впервые я поняла, что живу (или существую) в вымышленном мире своих снов. За чертой грани, где сон смешался с явью.

Наверное, так впервые произошло в то утро, когда я проснулась под всеобъемлющей тенью слова «убирайся», слова, которое в реальности мне никто не сказал. Оно пришло ниоткуда, как кошмарная явь родившихся снов, как давящая судорога отнимающего воздух кошмара. Это было даже хуже, чем невидимые оковы, приковавшие ко мне телефон. Это было кошмаром… Я разучилась существовать в четких гранях отведенного под мою жизнь дня. Мне требовалось слишком много времени, чтобы вписаться в реальность.

Я не понимала, что делаю, куда иду, а когда приходила, не понимала, где нахожусь. В мистических религиозных верованиях люди, получившие при физической жизни жуткий удар и познавшие всю глубину внутренних ощущений автоматически превращаются в зомби в том замкнутом пространстве, которое их сжавшийся рассудок отводит для физического существования. Может, это самое верное объяснение, самый верный подход. Психическая нестыковка двух понятий «он вернется» и «убирайся» произвели в моем сознании настоящий хаос. Особенно, если учитывать, что в реальности этих слов мне никто не сказал. Это был просто сон, реалистичный сон, в котором сочеталось и то, и другое. Я проснулась, но так и не вышла из ощущений того сна.

Я жила, не читая листков календаря, я просто отрывала их и сбрасывала на стол. И три месяца, три долгих, растянутых месяца ассоциировались с одним — единственным днем. В который должен был раздаться колокольный звон телефона — осанна, выводящая из забытья. Но телефон не звонил, и день не мог закончиться, и где-то к концу третьего месяца стала понимать, что схожу с ума. Любовь, доводящая до сумасшествия… Чем? Страданием? Но разве можно было назвать настоящим страданием эти растянутые часы? Я разучилась различать лица, забыла человеческую речь и окончательно потерялась в пространстве, в мире вымученных, приснившихся иллюзий, которые создала для себя — я сама. В моем мире не было ни ночи, ни дня, ни месяцев, ни времен, ни лет, ни людей, ни чисел, ни голосов. И, превращенная в тень, посреди этого мира блуждала я одна. В этом мире не было ни боли, ни воздуха, ничего, что могло напомнить о пугающей глубине наступившего нового дня. На смену отчаянию пришло опустошение.

Я балансировала на грани рассудка, точно зная, что безумие рядом. И чтобы упасть в эту пропасть, нужно перешагнуть одну только грань. Я не знаю, что помогло мне не сделать последний шаг, не сойти с ума и не упасть в бездну. Точно так же в один прекрасный день безумие ушло, и без угрозы своему рассудку я окончательно осталась одна. Наверное, я была сильным человеком. Без природного свойства силы справиться со всем этим я бы не смогла.

Три месяца весны ушли. Пришло лето. Я не заметила, как оно пришло. Со мной ничего не случилось. Я не сошла с ума.

— Здравствуй.

Что-то необъяснимое в воздухе. Может — вкус не правды.

— Ты мне снилась сегодня ночью. В каком-то городе. В белом.

Белый город… Интересно, на что похожи белые города? Может, на особенные интонации в голосе, когда ждешь звонка другого человека? Когда рвешься к телефону — и нервы дрожат, как натянутая нить… И вместо счастья слышишь чужой голос. Голос, который не ждешь.

— Знаешь, я собираюсь переехать в Америку.

— Ты серьезно?

— Вполне. Есть варианты. Ты разве против?

— Нет.

— Разумеется, без тебя я никуда не поеду. Дождусь тебя в Москве, потом поедем вместе. Город шикарный — Сан — Франциско.

Кто-то будет ждать, а кто-то не приедет — так было всегда. Представления о не случившемся счастье — как кровоточащая мозоль. Сожаления о том, чего не было, но что могло бы быть… И реальность: этого никогда не будет. Мне даже стало его жаль. Это жизнь: любишь ты, тебя не любят. И ничего нельзя изменить.

— Я хотел спросить… ты вообще замечаешь, что это я тебе постоянно звоню?

— Ты говоришь мне в упрек? По — твоему, я должна звонить тоже?

— А почему бы и нет? Мне было бы приятно услышать тебя так.

— У меня нет денег.

— Тебя на этом телеканале платят столько, что ты не можешь позвонить в другой город?

— Да.

— Тогда смени место работы.

— Зачем?

— Но хотя бы что-то ты должна зарабатывать…

«И приносить в дом…» Я услышала отголоски. Но вместо уязвленного самолюбия-только отголоски, только острая боль, словно лезвием по горлу, и холод в трубке, и разрастается (пульсируя) боль…

— Ты мне снилась…

— Уже слышала.

— Ну и что? Я хочу еще раз об этом сказать! Знаешь, сегодня я показал твою фотографию моему другу…

— Какому другу? Какую фотографию?

— Ты не помнишь? Я же тебя сфотографировал — еще на том фестивале! Так вот, у меня есть близкий друг, он банкир. У него крутятся очень большие деньги. Солидный человек. И знаешь, что он сказал, увидев тебя? Он сказал, что таких красивых, чувственных и обаятельных девушек он никогда не видел! А я ответил ему, что в жизни ты еще лучше…