Джудит Крэнц - Я покорю Манхэттен Страница 58

Зайдя в самую большую из своих гардеробных, Мэкси стала отыскивать старую пару джинсов – ту, где было больше всего пятен от краски, что должно лучше всяких слов сказать окружающим, что она не белоручка. Эти джинсы Мэкси носила в своей предпоследней по счету школе, когда они расписывали там декорации к спектаклю: по ее мнению, в них сохранилось нечто от артистической атмосферы, а она ведь как раз и собиралась работать теперь в художественном отделе. К джинсам она подобрала чистую голубоватую, но столь же поношенную рубашку из грубой хлопчатобумажной ткани, призванную показать, что за свою жизнь она не провела ни одной праздной минуты. Такая рубашка, решила Мэкси, больше всего отвечает требованиям момента, это как раз то, что нужно, и это – взрослое. Главное, что взрослое! Ей так хотелось сразу произвести хорошее впечатление. Подумав, она аккуратно затянула вокруг своей принадлежавшей скорее восемнадцатому, чем двадцатому, столетию талии индейский пояс из Аризоны, отделанный серебром и бирюзой. В конце концов, она же будет в художественном отделе, так что вполне естественно ожидать, что даже самые скромные из его сотрудников должны иметь вкус к красоте. Туфли? Нет, не пойдет. И она решительно выбрала одну из самых любимых своих пар техасских сапожек на высоком каблучке, стоивших четыреста пятьдесят долларов (по почте от самого Тони Лама) и, главное, делавшие ее выше ровно на три дюйма!

Удовлетворенная выбором наряда, Мэкси занялась лицом и волосами. В 1972 году в Нью-Йорке трудно было найти женщину, считавшую, что волос на голове у нее достаточно. Длинные волосы Мэкси спадали ниже плеч, к тому же она имела обыкновение встряхивать головой, чтобы они еще больше распушились. Часто она еще вплетала туда шиньон – один из тех, которые накупила за последние несколько лет. Но сегодняшний день требовал от нее серьезности и достоинства. Она гладко зачесала волосы назад, убрав со лба челку, так что светлая прядь сделалась еще заметней. Макияж? О, тут Мэкси обладала не меньшими познаниями, чем любая из манекенщиц, демонстрировавших косметику на первом этаже парфюмерии «Блюмингдейлс». Сегодня она должна выглядеть как можно старше. Чем меньше она наложит грима, тем моложе будет казаться. И она тут же начала искусно пробовать все, что находилось под рукой, – тон, пудру, румяна, тушь для ресниц, карандаш, губную помаду, тени, делая это с уверенностью человека, долгие часы проведшего в одиночестве за туалетным столиком. Слегка подчеркнув карандашом для бровей черноту мушки над верхней губой, Мэкси покончила с макияжем и довершила свой туалет двумя массивными бирюзовыми серьгами.

И все-таки не то, решила она. Недостаточно взрослая! Нырнув в платяной шкаф, Мэкси извлекла из ящика большие очки в роговой оправе: она всегда надевала их при игре в покер. Очки были с простыми стеклами, но, несмотря на свою прозрачность, создавали видимость прикрытия, когда она блефовала во время игры. Так, уже лучше. Но все равно, недовольно разглядывая свое отражение в трюмо, решила Мэкси, чего-то недостает. Ну конечно, волосы! Какой смысл зачесывать их и выставлять напоказ белую прядь, когда сзади все равно спадают ниже плеч? Она умело собрала их в пучок и закрепила ловким Движением руки. Теперь то, что надо, решила Мэкси. Из трюмо на нее глядела женщина почти что средних лет.

Зэкари приветствовал ее появление за завтраком со всей возможной невозмутимостью. Может, втайне надеялся он, ее сверстницы так именно и выглядят?.. Ему некогда было разглядывать девчонок на улице, так что наверняка судить он не решался. Но все же в новом облике дочери было что-то… извращенно-порочное… Хотя бы то, как плотно обтягивали тело джинсы и рубашка. Она что, не понимает, что выглядит в них куда более сексуальной, чем если бы вышла на улицу в черных кружевных панталончиках? Неужели Мэкси не видит, что с такой тонюсенькой талией и такими… здоровенными титьками – отцу можно и не выбирать выражения – негоже носить рубаху, которая облегает любую округлость ее расцветающего тела? А эти очки! С каких, интересно, пор, она стала их носить? И наконец, лицо! Боже, что она с ним сделала? Ну и, конечно, волосы! В общем, непонятно как, но сегодня утром она умудрилась предстать перед ним совершенно неузнаваемой. Или он сошел с ума, и все это ему мерещится? Господи, да она выглядит почти… зрелой. Нет, не то. Для Мэкси подходит другое слово: не зрелой, а взрослой.

– Черт подери, Мэкси, ты здорово повзрослела.

– Спасибо, папа! – скромно потупившись, произнесла она в ответ.

– А тебе не кажется, что, может, надо… надо было надеть… платье?

– Милый папочка, в наше время платьев больше никто не носит, – с мягкой укоризной заметила она.

Да, подумал Зэкари, она, должно быть, права. Вот и Нина тоже в джинсах, и его секретарша, и все редакторши. Последняя, кого он видел в платье, была Лили – и то в новом, по моде, миди, доходившем до середины икры. Он вздохнул, моля Бога, чтобы длинные юбки опять как можно скорей вошли в моду, и вернулся к яичнице.

– Знакомьтесь: Мэкси Адаме, наша практикантка, будет работать в журнале все лето, – представил Мэкси главный редактор Карл Кох, обращаясь к Линде Лэфферти, заведующей художественным отделом, умной и способной женщине. – можете делать с ней что хотите.

Он тут же удалился, к немалому своему облегчению, оставив высокую, почти шести футов ростом, но при этом миловидную Линду наедине е практиканткой.

Интуиция никогда еще не подводила Карла Коха, и он сразу понял, что с Мэкси у них будут проблемы. Неясно только, какого масштаба. Эти летние «подарки» всегда были одной обузой. Но в данном случае приказ исходил от Пэвки – и возражать не приходилось: «Житейская мудрость» должна будет смириться с Мэкси. Но теперь он переложил эту обузу на Линду Лэфферти. На все лето.

Линда со все растущим удивлением принялась изучать Мэкси. Молодая особа показалась ей начинающей интеллектуалкой, каким-то образом ставшей законченной проституткой из Санта-Фе или, может, последовательницей Симоны де Бовуар, которая случайно забрела на холостяцкую вечеринку.

– Ну, здрасьте, милочка, – произнесла она наконец.

– Здрасьте, мисс Лзфферти, – в тон ей ответила Мэкси.

– Откуда вы… родом, позвольте узнать?

– С Востока, – уклончиво ответила Мэкси, избегая точного адреса.

– Да, и с какого – Ближнего или Дальнего? – не отступала Линда.

– С совсем ближнего – с Семидесятых улиц, – вынуждена была уточнить Мэкси.

– О! И что, занимались искусством?

– Немного. В школе и лагере.

– Лагере?

– Да, летнем, – промурлыкала Мэкси, так и не сумевшая придумать более впечатляющего места для своих занятий искусством.