Светка даёт в табло (СИ) - Шолох Юлия Страница 6

Как и вчера, услышав звук, он слегка наклонил голову и уставился на меня с ожиданием.

— Привет.

Голос чуть не сдал, пришлось закрыть рот и сглотнуть. Классическая музыка — это слишком, это перебор перебористый. Но что делать?

— Чего тебе?

Я тряхнула головой, с ужасом понимая, что слова прозвучали только внутри. Он ничего не произносил, я верно, просто ждала такого вопроса. Любой нормальный человек бы так и спросил, правда? Но он молчал и смотрел задумчиво. А потом вздохнул.

— Что ты тут делаешь?

Ну что же, пора его рассмотреть. Вчера как-то не досмотрела. Только подойдём-ка и сядем напротив, чтобы лучше было видно.

Серые глаза, короткие волосы, сильно выгоревшие на солнце. Загар. Бледные на фоне загара губы, всё так же упрямо сомкнутые. Прямой нос и широкие светлые брови. И худоба, ну почему же он такой тощий? В остальном — ну просто загляденье, одет как на выход, чистый и отглаженный.

Так мы со Светкой представляем себе маминых мальчиков. Ну, которые без маминого разрешения шагу ступить не могут, каждую улыбку воспринимают как покушение на собственную девственность и которые до старости будут ходить в вязаных мамой жилетах и смотреть с ней по вечерам мелодрамы по телеку.

Только взгляд у него был другой, совсем не как у маминых мальчиков. Заморенный. Как сильно нужно устать от всего, чтобы спрятаться на чердаке?

— Яся.

Я показала на себя рукой.

Он молчал.

— Меня зовут Яся! — Громче.

Вот. Хлопнул глазами.

— А тебя?

— Лев.

— Как? — Я прыснула, не сдержалась.

— Лев. Или Лёва, имя такое. — Он словно не заметил насмешки.

— Ну ладно, Лёва. Пусть так. И что ты тут делаешь?

Он молча и равнодушно пожал плечами.

Ладно, сама посмотрю.

Я наклонилась вперёд, чтобы заглянуть и увидеть прикреплённый к мольберту лист.

— Что ты делаешь!

Надо же, он ещё и толкается!

— А ты?

— Что за беспардонность?

Ба! Да он ожил прямо, глаза засверкали.

— Тебе жалко, что ли? Дай посмотреть.

Я попробовала снова, в этот раз он не толкался, а взял меня крепко за плечо и осторожно удержал на месте.

— Не нужно, — сказал неожиданно мягко.

Лезть напролом сразу расхотелось.

— Ладно. Так что ты тут делаешь?

Несколько секунд тишины и…

— Просто думаю.

— Думаешь?

— Ну да. Здесь тихо, спокойно. Пока тебя не было, никто не мешал.

— Пока меня не принесло, ты хотел сказать? Вижу, вижу, хотел. Тут пыльно. И о чём думаешь? — Я непроизвольно покосилась на колонку. Заунывные трели скрипки или виолончели, чёрт их разберёт, наводили серость и тоску. С такой музыкой кто угодно взвоет.

— Тебе правда интересно? — На его губах появилась слабая улыбка. Такая мягкая.

— Мне интересно знать обо всём, что я нахожу на чердаке. Обидно, когда находишь, к примеру, чьи-то старые фотографии, и некому о них рассказать. А ведь это чья-то жизнь, кому-то они были очень важны — люди, которых давно нет в живых. Кто они? Как жили? Чем дышали? Никогда уже не узнаешь. А ты вот можешь о себе рассказать.

Он смотрит пристально, даже слишком, так и хочется опустить глаза в пол. Но что я, робкая школьница какая-то, что ли? Привычно задираю подбородок.

— Это долгая история, — продолжает улыбаться Лев. И кто ему имя-то такое нелепое дал?

— Я не спешу. — Можно поболтать руками, вытянуть ноги, в общем, устроиться поудобней.

Словно получив разрешение, от откидывается на спинку стула и расслабляется.

— Не спешишь настолько, что станешь слушать?

— Мне очень интересно, уверяю тебя!

— Ладно. Для чего живёт наше поколение?

Признаться, челюсть моя всё-таки отвалилась.

— Чего?

— Ты думала когда-нибудь, для чего мы живём? Каждый из нас? Мы, наше поколение. Предыдущее погрязло в склоках и погоне за рублём. Они как в террариуме, только и думают каждый сам о себе — как лучше устроиться, как украсть, чтоб не посадили и подороже продать всё, до чего дотянуться руки. Они продали всё — честь, совесть, свою землю… своих детей. И что?

— Что? — Глупо повторила я.

— Вот и мне интересно — что? — Он сложил руки на груди, скривил губы. Посмотрел куда-то в угол, нахмурился и его вдруг словно осенило. — Слушай!

Он подскочил, взял в руки айфон, подключённый к колонке и что-то включил. Музыка была смутно знакомой, а когда начались слова, Лёва сделал громче. В тесном закрытом помещении чердака прогрохотало:

«И вновь продолжается бой,

И сердцу тревожно в груди,

И Ленин такой молодой

И юный октябрь впереди!»

Хор. Сильные, звонкие голоса заставили пуститься сердце в пляс. Оно словно отмеряло каждый удар ритма. Давило на уши, на секунду показалось, что голоса доносятся с неба. Старьё, конечно, настоящая древность, но в мастерстве не откажешь.

— Слышишь? Ты слышишь эту энергию? От их голосов черепушку сносит. У них впереди — целая жизнь, они идут туда, несмотря на сложности и верят в самое светлое. Для таких покорение космоса — реальность. Справедливость, где никто не умирает с голода, никто не страдает — реальность. А мы? Что можем мы? Сидеть сутками напролёт, уткнувшись в смартфоны? Качать с утра до вечера права, потому что нам типа все должны? Закрывать глаза на несправедливость, только бы нас не тронули? У нас впереди ничего нет, наше существование бессмысленно. Это так всё глупо.

Он вдруг осёкся, сжал губы, словно сказал лишнего.

— Это ты сейчас серьёзно?

— Я предупреждал.

Вау, сколько надменности! Он предупреждал, что думает о великом, прочим суетливым мельтешащим вокруг людишкам не понять?

— Нет, ты чего, сейчас серьёзно? — Я невольно рассмеялась, и сама поняла, какой у меня вышел нервный смех. — Ты вообще слышишь, что несёшь?

И вот он… нет, не злится, а презрительно усмехается. Косится на мою толстовку и демонстративно складывает руки на груди.

— Ну-ну. А Летов, кстати, эту песню пел. Пел, слышала?

— Не помню такого.

— Ага, — говорит он. И столько многозначительности в это «ага» впихивает, что хочешь-не хочешь, из себя выйдешь. Ну, я и вышла.

Потом мне было за себя стыдно. Хотя… вру. Нет, стыдно не было, просто я удивлялась, что повела себя таким нетипичным образом. Я вскочила и так сильно повысила голос, что почти кричала.

— Да ты просто с жиру бесишься! Ты сам хоть слышишь, что несёшь? Со стороны послушай! Великие цели тебе подавай? Ты правда засел в этой замшелой дыре, потому что тебя съедает тоска по смутному будущему? Смысла нету в нашей жизни? Мы глупо тратим своё время? А сам-то, гляди, с айфончиком ходишь, музыку слушаешь. На ферму в навозе ковыряться не едешь. На стройку зимой и летом впахивать тоже не спешишь! Ну ты и придурок!

Кажется, я ещё что-то говорила, и вся суть моих претензий сводилась к тому, что некоторые слишком уж зажрались.

Он тоже вскочил, слушал внимательно, до самого конца, пока я совсем не выдохлась, а потом серьёзно спросил:

— Ты что, кричишь?

Я, конечно, тут же замолчала. Щёки покраснели от стыда. Не помню, когда в последний раз я повышала голос. В смысле, не продуманно, не специально, а потому что реально вышла из себя.

Он тем временем глянул на айфон и поцокал языком.

— Надо же, как уже поздно. Иди, а то тебя будут ругать.

Сегодня, насколько я знала, вместо кружков будет профилактическая беседа, на которую не стоит опаздывать. Привычным жестом я потянулась к карману, достать смартфон и посмотреть время, но вовремя вспомнила, что связи меня лишили. Лёва, однако, жест заметил и усмехнулся.

— Постой! А откуда у тебя телефон? — Как я сразу не поняла?

Он пожал плечами.

— Ну, говори! Ты разве здесь не на исправлении?

— На исправлении, конечно. Не на отдыхе же.

— Тогда почему у тебя телефон не отобрали?