Разрушенные - Кристи Бромберг Страница 6

— Бэкс… — выдыхает Тони, и лишь один ее голос раздражает мои воспаленные нервы.

— Ни слова, Тони! — голос Бэккета низкий и сдержанный, слышимый только нам троим, несмотря на многочисленные пары глаз, наблюдающие за противостоянием. Вижу, как на другой стороне комнаты Энди поднимается на ноги, пытаясь понять, что происходит. — Я позволю тебе остаться лишь по одной единственной причине… Вуду понадобятся все, кто ему близок — кому он дорог, если он… — говорит он, захлебываясь словами, — когда он выкарабкается из этого… в том числе и ты, хотя сейчас после того, что ты отмочила с ним и Рай, друг — становится очень растяжимым понятием, когда оно относится к тебе.

Слова Бэкса застают меня врасплох. Слышу неопределенный звук, который она издает, прежде чем наступает мгновенная тишина… а затем я слышу, как она начинает плакать. Тихие, печальные всхлипы, пробивают брешь в моем самообладании, и голос Бэккета здесь никак не поможет.

И я срываюсь. Мое уверение Бэккета в том, что я сохраню силы, исчезает вместе с моей сдержанностью.

— Нет! — кричу я, пытаясь оттолкнуть Бэккета с дороги и замахнуться. — Ты не имеешь права плакать из-за него! Ты не имеешь права плакать о мужчине, которым пыталась манипулировать! — вокруг меня сзади сжимаются руки, не давая мне нанести удар, но мне все равно, реальность для меня потеряна. — Убирайся отсюда! — кричу я, мой голос дрожит, меня оттаскивают от ее ошеломленного лица. — Нет! — сопротивляюсь сдерживающим меня рукам. — Пусти меня!

— Тише, тише! — это голос Энди, руки Энди, которые крепко меня держат, пытаясь одновременно и успокоить, и взять под контроль. И единственное, на чем я могу сосредоточиться — за что могу ухватиться, когда сердце колотится, а тело трясется от гнева — это то, что мне нужен пит-стоп. Мне нужно найти Колтона. Нужно прикоснуться к нему, увидеть его, успокоить смятение в моей душе.

Но я не могу.

Он где-то рядом, мой мятежный негодник, который не в состоянии отпустить страдающего маленького мальчика внутри себя. Мужчина, только начавший исцеляться, теперь сломлен, и меня убивает то, что я не могу это исправить. Что мои ободряющие слова и терпеливая натура не смогут восстановить неподвижное и не реагирующее тело, которое погрузили на носилки и унесли куда-то в эти стены — так близко, но так далеко от меня. Что он должен полагаться на незнакомых людей, лечащих его сейчас. Людей, которые понятия не имеют о невидимых душевных рубцах, все еще скрытых под поверхностью.

Другие руки тянутся, чтобы коснуться и успокоить меня, Доротеи и Квинлан, но эти руки не те, кого я хочу, чтобы они были. Они не Колтона.

И тут меня осеняет ужасная мысль. Каждый раз, когда Колтон рядом, я чувствую покалывание — гул, говорящий мне, что он в пределах досягаемости — но я ничего не чувствую. Знаю, физически он находится близко, но его искра отсутствует.

Будь моей искоркой, Рай. Слышу его голос, чувствую воспоминания о его дыхании, скользящем по моей коже… но я не чувствую его.

— Я не могу! — кричу я. — Не могу быть твоей искрой, если не чувствую твою, так что не смей угасать. — Меня не волнует, что я нахожусь в комнате, полной людей, меня разворачивают и я оказываюсь в объятиях Доротеи, потому что единственный человек, который я хочу, чтобы услышал меня, не может этого сделать. И осознание этого вызывает отчаяние, поглощающее каждую частицу меня, еще не замершую от страха. Прижимаю руки к спине Доротеи, вцепляясь в ее пиджак, и молю ее сына. — Не смей умирать, Колтон! Ты мне нужен, черт возьми! — кричу я в стерильную тишину приемной. — Ты мне так нужен, что сейчас, здесь, без тебя я умираю! — мой голос обрывается, как и мое сердце, и хотя я чувствую поддержку рук Доротеи, тихого шепота Квинлан, и спокойной решимости Энди, я просто не могу справиться со всем этим.

Отталкиваюсь и смотрю на них, прежде чем слепо спотыкаясь выбраться в коридор. Знаю, что теряю самообладание. Я настолько онемела, настолько опустошена, что у меня даже нет сил спорить с Бэккетом и продолжать ненавидеть Тони. Если я виновата в том, что Колтон оказался здесь, тогда она, черт возьми, тоже должна разделить часть этой вины.

Поворачиваю за угол, направляясь в туалетную комнату, и мне приходится заставлять себя двигаться. Веду руками по стене, чтобы не упасть. Напоминаю себе дышать, уговариваю переставлять ноги, но это почти невозможно, когда единственная мысль, на которой я могу сосредоточиться — то, что мужчина, которого я люблю, борется за свою жизнь, а я ничем, черт возьми, не могу ему помочь. Чувствую безысходность и бессилие.

Я умираю изнутри.

Направляющие меня руки ударяются о дверной косяк, и я, шатаясь, захожу внутрь и направляюсь в ближайшую кабинку, приветствуя тишину пустой туалетной комнаты. Расстегиваю шорты, и когда стягиваю их с бедер, вижу клетчатый узор на трусиках. Хочу покинуть свое тело, хочу соскользнуть на пол и кануть в небытие, но я этого не делаю. Вместо этого мои руки хватаются за петельки на поясе все еще приспущенных шорт. Я не могу дышать. У меня начинается гипервентиляция и головокружение, поэтому опираюсь руками о стену, но ничего не помогает, поскольку паническая атака ударят по мне в полную силу.

Можешь поставить свой зад на кон, что это единственный клетчатый флаг, на который я однозначно претендую.

Рада слышать его голос в своей памяти. Позволяю его тембру проникнуть в меня, нуждаясь в нем, словно в связующем звене, чтобы удержать воедино мои сломанные части. Мое дыхание проходит рваными хрипами между губами, пытаюсь удержать воспоминания — эту невероятную усмешку и мальчишеское озорство в его глазах — прежде чем он поцеловал меня в последний раз. Подношу пальцы к губам, желая установить с ним связь, боясь неизвестности, тяжестью лежащей на сердце.

— Райли? — голос выталкивает меня в реальность, а мне просто хочется, чтобы она ушла. Хочется, чтобы она оставила меня в покое, наедине с воспоминаниями о тепле его кожи, вкусе его поцелуя, его собственнических прикосновениях. — Райли?

Раздается стук в дверь.

— Ммм? — это все, что я могу сказать, потому что мое дыхание все еще затрудненное и прерывистое.