Маша Царева - Москва силиконовая Страница 61

– Как же здесь красиво, – сказала наконец Челси. – Ты знаешь, у родителей много открыток с изображением Москвы. Они скучают. Хотя никогда в этом не признаются. Я с детства любила эти открытки рассматривать. Играла в них, составляла мозаики. Но это еще красивее, чем я думала, правда!

– Может быть, ты еще приедешь… – улыбнулась я. – На каникулы.

Челси посмотрела на меня как-то странно и, зашуршав пакетами, выудила бутыль шампанского, тарталетки и банку красной икры. Деловито распечатала упаковку с одноразовыми тарелками, ловко соорудила импровизированные бутерброды, чертыхаясь, обнаружила, что мы забыли купить пластиковые стаканчики, так что теперь придется залихватски пить из горлышка.

– Даш, ты вообще нормальная? – вдруг спросила она.

– Что? – я недоумевающе на нее посмотрела.

Она потрясла бутылку и выверенным жестом стрельнула пробкой в небо. Пенная струя, вырвавшись на волю, изгадила ее желтый пуховик.

– Ты же слышала мой разговор с мамой. Это все было при тебе.

– Я не подслушивала, – пожала плечами я. – У вас свои дела… Вы обсуждали людей, которых я не знаю, вещи, о которых я не имею представления.

– То-то я подумала, что ты слишком спокойно отреагировала, – нервно усмехнулась она. – Не накинулась на меня с воплями, что я беспардонно нарушаю твое личное пространство.

– Челси… Что происходит-то?

– Я никуда не уезжаю, вот что! – объявила она и, сделав большой глоток, передала мне бутылку.

– Что? – остолбенела я.

– Блин, шампанское бьет в нос. Как же мы забыли про эти долбаные бокалы!…Что слышала. На следующей неделе я улетаю домой, с папой повидаться, вещи собрать. Но потом вернусь обратно. Кстати, я спросила тебя, не против ли ты, если мы еще немного поживем вместе. И ты кивнула, теперь я понимаю, что машинально.

– Ты… Постой, но как же родители? Школа? Твоя жизнь?! – Я тоже сделала глоток шампанского. На морозе оно казалось безалкогольным, как газировка. – Посмотри, кажется, у нас где-то текила была.

– Хочешь наклюкаться с горя? – подмигнула сестра. – Не волнуйся, это ненадолго. Как только появится стабильный доход, я сниму квартиру. А Эдик говорит, что это произойдет очень скоро. Ну ты сама видела. У меня уже есть предложения от шести клубов, и это только начало. К лету мы запишем сингл и будем продавать его через Интернет. И разместим на ю-тьюбе парочку клипов. Кстати, хочешь в моем клипе сняться?

– Челси, я…

– А что, это будет здорово, – не делая пауз, трещала она. – У тебя интересная внешность. Конечно, надо сделать фотопробы, но я почему-то уверена, что у тебя все получится. Даш, я понимаю, что напрягаю тебя. Я безалаберная, неряха, от меня много шума, и характер у меня, мягко говоря, так себе. К тому же тебе надо заниматься личной жизнью. Кстати, ты знаешь, что у Эдика трехкомнатная квартира в Сокольниках?

– Ну при чем тут это? – рассмеялась я.

– При том! Он мне о тебе все уши прожужжал. И там, на концерте, я все видела, так что не надо делать из меня дуру. Может быть, со временем ты вообще переберешься в Сокольники, а я буду жить у тебя, на Бауманской.

– Вот спасибо! – умилилась я. – Представляю, во что превратится моя квартирка, если оставить там тебя одну. Нет уж, вместе поживем. Да где же эта чертова текила?!

– Даш… Да прекрати ты суетиться, – Челси взяла меня за руку, отобрала пакеты с продуктами и серьезно посмотрела мне в глаза. – Даш, спасибо тебе.

И может быть, я сентиментальная идиотка, всю жизнь мечтавшая испытать – каково это, быть нужной беспричинно, без эгоистического и сексуального подтекста, просто так, может быть, у меня начался гормональный кризис тридцатилетия, которому столько внимания уделяет глянец, но я обнаружила, что едва сдерживаю слезы. Второй раз за эту чертову ночь! Я нашла в себе силы спросить:

– За что?

– За то, что показала мне, какой может быть настоящая семья. Нет, не надо ничего говорить. Просто знай, что я тебе благодарна. И еще… Дашка, ты такая дурочка, даром что начинаешь стареть.

Слезы мгновенно высохли.

– Это я-то стареть начинаю?! Да что ты вообще в этом понимаешь!

– Да ладно, расслабься, – рассмеялась она. – Это я так, провоцирую.

А потом мы все-таки нашли в одном из пакетов текилу. И пили ее, тоже из горлышка, закусывая крабовыми палочками и слоеными пирожками. А потом из-за высоток лениво вынырнуло оранжевое солнце, и это было невероятно красиво. А потом мы играли в снежки, и Челси два раза попала мне в лоб, зато я отыгралась, запихнув целый сугроб ей за шиворот. А потом к нам подошли непроспавшиеся милиционеры и потребовали документы, которых, разумеется, у нас с собою не оказалось, так что пришлось откупиться копченой уткой. А потом мы просто сидели на скамейке, и я мечтала о горячем кофе, а Челси дремала у меня на плече. А потом позвонил встревоженный Эдик и, когда я шепотом рассказала ему о пикнике, он заявил, что мы две великовозрастные дуры, и, если Челси еще может оправдать подростковый максимализм, то я безнадежна и нуждаюсь в личном психиатре, и бросил трубку. А потом на улицах появились спешащие на работу мрачные москвичи, и все они косились на нас, замерзших, растрепанных и расслабленных, с брезгливой подозрительностью. А потом открылись лотки с фаст-фудом, и я наконец купила стаканчик отвратительного растворимого кофе, который тем не менее показался мне напитком богов. А потом проснулась Челси, и мы доели тарталетки с икрой. А потом перезвонил Эдик, долго пыхтел и извинялся и сказал, что он так разнервничался, потому что я ему небезразлична. И тогда я пригласила его в кино, на премьеру какого-то дурацкого мультфильма, он согласился и сказал, что возьмет билеты на сдвоенные «целовальные» кресла.

А потом мы с Челси решили положить конец этому затянувшемуся дню.

И отправились домой, я и моя сестра.

Вдвоем.