Ника Муратова - Прогулки по радуге Страница 65

— Но ведь они сами разрушили то, что у них было, — возразил Фил, — я никого не осуждаю и не оправдываю, но я не понимаю, зачем было все сжигать, ведь могли завоевать свою независимость и пользоваться потом всеми оставшимися благами. Столько оборудования, стоящего миллионы, столько хороших зданий, все пропало, все сожжено и разрушено. Ведь столько денег улетело на ветер вместе с пеплом! — У Фила были личные причины для подобной горечи. Его отношениям с Мирьям грозила настоящая опасность из-за местных традиций и отношения к ним ее семьи. И так как они до сих пор не были в состоянии разрешить эти проблемы, Мирьям все чаще с грустью говорила ему, что им придется расстаться, как только проект закроют.

— Трудно сказать. Может быть, для них это было олицетворением колонизации, не знаю. Факт тот, что теперь им придется совсем тяжко. — Данилу это заботило тем больше, чем ближе приближался день отъезда из Бугенвиля.

— С другой стороны, невозможно постоянно жить и надеяться на чью-то помощь извне, — вставила Эрика, — пока они сами не научаться быть ответственными за свою жизнь, никто не сможет им помочь.

Такие разговоры они вели очень часто, приближаясь к моменту расставания. Хотя была и надежда встретиться где-нибудь в другом месте, если все решат продолжить свою деятельность в «Милосердии».

— Но вы то, ребята, наверное, решите уже осесть где-нибудь? — спросил Фил, — С ребятенком-то не очень поездишь по горячим точкам.

— Посмотрим, — уклончиво ответила Эрика, глядя на мужа.

— На первое время, конечно, придется пожить в более спокойном месте, даже если все пройдет нормально, новорожденному здесь не место, — выразительно посмотрел он на Эрику, которая уже заявляла ему, что сразу после родов собирается вернуться сюда, в Бугенвиль, чтобы побыть с Данилой, пока он закроет программу. — Но через несколько месяцев можно попробовать поработать в других местах, менее тревожных, в странах третьего мира. Помощь нужна не только на войне, сам знаешь. — Данила решил так после долгих раздумий и обсуждений с Эрикой их будущих планов. Он был бы не против, если бы Эрика сказала, что хочет вернуться домой после проекта в Бугенвиле и начать оседлую жизнь «как у людей», он бы отлично понял ее в этом случае и даже продумал варианты, где он сможет работать, если они поедут жить в Росиию, но в то же время он очень обрадовался, когда Эрика сказала ему, что вовсе не мечтает пока об уютном оседлом быте и еще достаточно молода, чтобы посмотреть мир и помочь Даниле продолжать работать в том же направлении. Он лишний раз убедился, насколько совпадают их взгляды, и это не могло не радовать.

Единственное, что огорчало его в последние дни, так это необъяснимое упрямство Эрики в отношении отъезда в Австралию на роды. Она никак не хотела слушать ни его, ни Фила, ни других, кто твердил ей, что не стоит так рисковать своим здоровьем и здоровьем малыша, откладывая поездку до последнего. Ей было уже тяжело ходить, живот стал огромным, особенно для ее не очень высокого роста, она часто задыхалась, болела спина, но она все так же упорно продолжала работать. Правда, теперь все чаще приходилось делать перерывы, чтобы посидеть и отдохнуть, выпить воды, перебороть слабость и переждать сильную жару. Медсестры перешептывались между собой, что доктор Эрика очень неосмотрительна, раз ходит в таком положении на работу, у их народа было не принято, чтобы женщина на сносях работала в общественных местах. Фил уже не находил слов, чтобы убедить Эрику оставить все и ехать в Австралию. Хотя он видел, что беременность протекает нормально, все же тянуть дальше становилось все опаснее и опаснее.

— Ты хочешь бугенвильца родить, я смотрю? Еще немного, и роды будем принимать здесь! — В душе Фил и в самом деле был готов сам принять роды у Эрики, так как они могли случиться уже в любой момент. — Если не будет осложнений, то это не составит большого труда, но ведь никогда не знаешь!

Эрика же каждый раз придумывала миллион дел и причин, чтобы не ехать, до тех пор, пока уже не перешагнула восьмимесячный рубеж. Только тогда она стала собираться и продумывать их дальнейшие планы.

— Эрика, тебя не пустят на борт самолета! — предупреждал ее Фил. — Кто захочет перевозить женщину, которая вот-вот родит, кому нужен такой риск!

— А мы сделаем справочку, что у меня всего лишь семь месяцев, и, глядя на мой аккуратненький животик, никто не засомневается. Тем более ты знаешь аэропорт в Порту-Морсби, там же всем все равно, хоть уже со схватками езжай.

— Животик у тебя как раз не очень-то аккуратненький! Так что не надейся, что никто не распознает подлог.

— Ну и что они сделают? Замерят объем живота и ультразвук? Да у них даже аппарата сканирования багажа нет, а ты говоришь, меня заподозрят. Если я покажу удостоверение, что я врач, никто и слова не скажет. А в Австралии уже будет поздно. Скажу, местные врачи ошиблись, если что! На тебя все свалю!

— Ну спасибо. Да я буду первым, кто тебя заложит за твое глупое упрямство. Вот уж не ожидал от тебя такой безответственности, доктор Эрика.

Но слова Фила не достигали своей цели, как и слова всех остальных, пытавшихся вразумить ее. К тому же Фил тоже отчасти являлся виновником ее задержки. Дело было даже не в Филе, а в его невесте Мирьям. Девушка давно уже неофициально жила с Филом, и это как ни странно, считалось нормальным в здешних краях. Но когда они решили зарегистрироваться, начались проблемы, которых все так боялись. Родственники Мирьям поставили условием, что Фил может жениться на Мирьям, только если не будет вывозить ее из страны. Мирьям была наследницей влиятельного и богатого клана, и в условиях матриархата ее потеря для семьи могла означать полный передел земельного управления. Несмотря на обещания, что Фил обеспечит ей более безопасную и лучшую жизнь, если вывезет ее из неспокойного Бугенвиля, и что детям ее уготовано лучшее будущее, семья Мирьям стояла на своем и даже запретила ей ходить на работу и видеться с Филом.

Для Фила это явилось настоящей катастрофой. Он так переживал, что вместе с ним переживал весь персонал проекта и госпиталя. Некоторые местные коллеги даже пытались помочь, используя свои связи, но перешагнуть через местные традиции было просто невозможно. Эрика тоже участвовала в переговорах и была вроде посредника между Филом и родней Мирьям. Со своим большим животом она, словно колобок, появлялась то в деревне Мирьям, то у Фила, передавая в обе стороны послания. Она все еще наделась на удачный исход, потому и задерживалась, однако вскоре стало ясно, что дело это позитивно не решится. Мирьям выпускать из семьи отказались, оставив Фила с разбитым сердцем и потерянной верой в силу любви.