Ирина Алпатова - Набор фамильной жести Страница 66

– Чипс весь в слезах, – сообщил Ленский, – он согласен. И когда вы готовы отправиться на прогулку?

– А когда можно? – у нее все-таки задрожал голос.

– Да хоть сейчас, то есть минут через сорок.

Паша собралась за десять минут. Брючки от Ленки, куртка от нее же. Черт, ну почему у нее не оказалось хотя бы завалящей туши для ресниц! Паша взглянула на себя в зеркало – щеки горят, глаза вылезают из орбит. Это она так собирается гулять с Чипсом? Ну да, а что такого?

– Прошка, что ты носишься? – спросила вернувшаяся с балконной «прогулки» тетя. – У тебя романтическое свидание?

– Да. Нет. То есть да, с Чипсом.

– А, ну передавай ему привет. Если там поблизости случайно окажется Андрюша, и ему передавай.

Сорок минут длились целую вечность, она едва выжила.

Чипс в качестве приветствия покрутил обрубком хвоста и затрусил впереди, будто они гуляли с Пашей каждый день. По телефону он был куда любезней.

– Тетя привет передавала.

– Спасибо. Значит, она не возражает, чтобы вы нас выгуливали.

– Нет, не возражает. Только это не важно. – Ленский недоуменно поднял бровь. – То есть хорошо, что не возражает, но ничего не решает, я бы все равно пошла. – Все-таки по телефону говорить было куда легче.

Ленский наклонился за какой-то палочкой и бросил перед собой. Чипс радостно бросился за ней и приволок хозяину, тот снова бросил. В следующий раз, когда Чипс вернулся с добычей в зубах, они наклонились к нему оба. Распрямляясь, Паша стукнулась виском, а Ленский подбородком.

– Один-один, – объявил Ленский и вдруг отвел Пашину руку от ушибленного виска и поцеловал его. Как будто делал это сто раз. У Паши чуть-чуть потемнело в глазах и, кажется, в голове. Главное, сделать наконец то, что давным-давно хотелось, и она встала на цыпочки и поцеловала Ленского в подбородок.

– Два-два, – прошептала она.

Ей оказалось мало этого совсем короткого поцелуя, и Ленскому, к счастью, тоже, потому что он перехватил ее губы своими и уже не отпустил.

Они не слышали, как Чипс возмущенно тявкнул, требуя продолжения игры. И тогда он плюнул на них и на, в общем-то, надоевшую палку и занялся другими насущными делами. А эти… ну пусть себе целуются.

Конечно, если бы Чипс знал, что они будут заниматься этим всю прогулку и весь вечер, и эта девчонка окажется у них дома, и они не будут обращать на него никакого внимания, а только целоваться, как ненормальные, и его, Чипса, хозяин не пустит в свою спальню, он, может быть, и стал бы возражать. Хотя и это вряд ли – они все равно ничего не слышали и не видели. Спасибо, хоть покормили, и то с опозданием, когда сами стали пить кофе в паузах между обниманиями. Тьфу! Чипс презрительно чихнул.

– Да, дорогой мой, я знаю, что он замечательный реставратор, но все равно ужасно нервничаю. – Тетя вовсю флиртовала с Ленским по телефону, и Паша ждала, пока голубки наворкуются. Потом, может быть, и у нее будет возможность поговорить с «Андрюшенькой». – Я очень волнуюсь, – повторила тетя и покосилась на старинный серебряный портсигар, подарок Ленского. Ну конечно, она умирала от желания курить, но разговора не прекращала. Паша терпеливо ждала своей очереди и, как выяснилось, совершенно напрасно.

– Да, мы ждем. – Тетя положила трубку на место и бодро потрусила на балкон предаваться пороку. Паша посмотрела ей вслед, потом на телефон и лишь пожала плечами. Ничего себе, про нее никто даже и не вспомнил, эти двое совсем обнаглели. Хотя, если говорить серьезно, на самом деле тетя нервничала не на шутку. Ладно, решила Паша, она позже все выспросит у тетиного любимчика.

– Детка, я хочу сделать тебе подарок к свадьбе. Только я не могу ждать и вручу его сегодня.

– Тетя Геля, спасибо огромное, но я уже просто утопаю в твоих подарках.

– И это совершенно нормально, я наверстываю упущенное. Только это будет мой главный подарок. – Тетя сложила ладони лодочкой и переплела пальцы. Она теперь запросто могла это проделывать, потому что Ленский привез какое-то чудодейственное лекарство, и тетя буквально воспряла. Суставы на руках были по-прежнему припухшими, но больше не причиняли ей острую боль.

Недавно Паша почувствовала в квартире специфический запах, кажется, пахло какой-то химией, причем, судя по всему, именно из тетиной комнаты. Она подошла к дверям и снова принюхалась: с чего это тетя Геля вдруг надумала «химичить»? Постучать и спросить, предложить свою помощь? Что-то Пашу остановило, и очень вовремя. Примерно через час тетя вышла из своей комнаты и плотно прикрыла за собой дверь. У нее был вид… пожалуй, небрежно-независимый. Она о чем-то заговорила с Пашей, и тон тоже был такой легкий-легкий. Скоро Паша поняла – тетя пыталась тайком ото всех писать. Наверное, что-то получалось не так, как ей хотелось, и тетя упорно делала вид, что, собственно, «ничем таким» не занимается. Запах краски и растворителя витал в воздухе, но его никто не замечал, даже вездесущая Шура.

И вот теперь она длинным звонком позвонила в дверь и объявила с порога:

– Геля, пришли уже!

Никакой метлы в руках у Шуры, естественно, не было, но все равно Паше показалось, что их домашняя Яга разметает путь перед Ленским и двумя дядьками, шедшими следом. Дядьки осторожно несли завернутое нечто, очень напоминавшее картину. Завершал процессию Чипс. Паша вспомнила похожую, хотя и с другими участниками, сцену, и в груди у нее похолодело. Потому что она вдруг ясно поняла – это та самая картина. Зачем ее принесли сюда?! Конечно, ее написал великий дед, но…

Тетя Геля так и держала ладони сложенными и время от времени подносила их к губам, точно отогревала.

– Паша, деточка, иди пока к себе или ну хоть на кухню, что ли. Мы тебя позовем.

Паша не хотела подарка. Пусть картина висит на стене, если тетя так хочет, но делать из этого целый спектакль и поручать вторую главную роль ей, Паше… Первая роль, безусловно, принадлежала портрету. Паша в смятении топталась в дверях, пока Ленский не выпроводил ее, предварительно чмокнув в затылок. Паша пыталась задержать его и объяснить, но не смогла сказать ничего вразумительного, а все повторяла:

– Андрюша, я не хочу, Андрюша, ты не понимаешь…

Ленский и в самом деле ничего не понимал и понимать не хотел, он покачал головой, крепко Пашу поцеловал, бесцеремонно затолкал ее в комнату и ушел руководить процессом. Все. Господи, что же ей делать?

За стеной немного погремели и постучали, и Паша вспомнила свою первую встречу с портретом, и то чувство сладкой щемящей боли, которое испытала тогда. Пусть бы все это так и оставалось воспоминанием, но нет… За рабочими закрылась дверь, и в квартире стало тихо. Паша ощущала себя горе-артистом, которого вот-вот позовут на сцену, а он не знает ни одного слова из своей роли. И вообще она не умеет играть, она все провалит и огорчит тетю. А Ленский снова ничего не захотел слушать и, обняв ее за плечи, потянул за собой.