Опасный министр - Инна Инфинити Страница 69

Это не менее шикарный отель, чем тот, в котором я живу. На входе показываю пригласительный в телефоне и попадаю внутрь. Вечеринка проходит в ресторане у лобби в формате фуршета. Я беру в руки стакан с апельсиновым соком и протискиваюсь сквозь толпу.

Людей много, китайцы тоже есть. Но несмотря на громкую музыку, до моих ушей доходит преимущественно русская речь, а не китайская. Здесь довольно темно, как и полагается на таких мероприятиях, но мне все равно удается разглядеть среди присутствующих пару журналистов.

Пробрались-таки мои конкуренты. Батурин из «Новостника» уже беседует с какимто мужиком в костюме. Я его не знаю, за что корю себя. На этом мероприятии ведь собраны все нужные мне люди, а я тупо могу не узнать кого-то из них в лицо.

Тут и Зубахина из газеты «Комсомолец». Пока стоит в одиночестве и внимательно оглядывает всех присутствующих. Замечает меня, слегка кивает и тут же теряет ко мне интерес. Ну да, это не тот случай, когда журналисты будут сбиваться в кучку и чесать языком. Сюда пришли охотиться за эксклюзивами.

Наконец-то я вижу Ломакина. Он заходит в ресторан в компании двух китайцев. К ним тут же подходят несколько русских мужиков. Они смеются, увлеченно разговаривают и выглядят крайне расслабленными.

Я осторожно пробираюсь к Глебу. Он не видит меня, продолжая и дальше вести оживленную беседу. До меня доносятся обрывки его фраз на чистом английском, но уловить суть разговора не получается.

Минут через десять его собеседники начинают отвлекаться на других проходящих мимо знакомых. Я пользуюсь тем, что он не на долго остался один, и тут же подхожу.

— Привет, — растягиваю губы в самой слащавой улыбке, какой только могу.

— О, привет, — бегло окидывает меня взглядом. — Как дела?

— Нормально. Отличное мероприятие.

Мы стоим у барной стойки, и я облокачиваюсь на нее одной рукой.

— Я вижу у тебя хорошее настроение, — говорю. — Сегодня был удачный день?

Ломакин смеется.

— Ну, смотря с какой стороны посмотреть.

Мне кажется, или он не очень хочет вываливать инфу?

— В любом случае, поводов для грусти нет, — констатирую.

— У меня точно нет.

— А у министра экономики? — вскидываю бровь.

Ломакин снова противно смеется, чем очень раздражает меня.

— Это ты можешь у него напрямую спросить. Я так понял, вы общаетесь?

Как можно безразличнее, пожимаю плечами.

— Брала у него интервью один раз.

— Я читал. Были очень хорошие вопросы и совершенно пустые ответы.

— Его в тот день только назначили. Не о чем еще говорить было, — почему-то слегка заступаюсь за Никольского.

— Зачем тогда давать интервью?

А в этом Ломакин прав.

— Наверное, чтобы развеять домыслы вокруг своего назначения.

— Я тебя умоляю, какие домыслы? Все и так знают, что Саныч посадил в это кресло своего человека.

А вот это уже интересно. Я инстинктивно напрягаюсь.

— Саныч — это Валентин Александрович? Министр финансов?

— Да.

— Он лоббировал назначение Никольского?

— Да, он.

— Зачем ему было отпускать своего сотрудника, который наверняка очень хорошо работал?

— Чтобы посадить в Минэк своего человека. Ну там много факторов совпало одновременно. Захотели молодого министра со свежим взглядом на экономику, который подготовит план реформ к выборам. Стали искать, кого. Ну, Саныч и подсунул своего воспитанника.

И перешел этим самым дорогу тебе, да, Глеб?

Но вслух, конечно, не говорю. В моей памяти свежи слова Ярослава о том, что министром экономики должен был стать Ломакин, но Никольский помешал ему.

— Не завидую Никольскому, — продолжает. — Он ведь теперь Санычу по гроб жизни обязан за такую карьеру. А Саныч с должников всегда берет с процентами.

Подношу к губам бокал с соком и делаю небольшой глоток. Мне нужно разговаривать с Ломакиным, как со старым приятелем. Расслабленно, не давя вопросами. Хотя он не дурак и прекрасно понимает, что мне от него нужно.

— И как же Никольский будет отдавать долг? — ставлю стакан на деревянную стойку.

А у самой уже сердце тарабанит быстро-быстро. Неужели Ломакин мне и правда все выложит? От злости или от обиды на Ярослава. Впрочем, какая мне разница, какие у него мотивы?

— Наверно, запихнет в свои реформы парочку идей Саныча.

— Например?

— Пока еще непонятно, что именно войдет в документ Никольского. Он его только готовит.

— А когда ожидается финальная версия документа?

Ломакин задумывается.

— Ну, если выборы в марте, то, наверно, до конца декабря. Док ведь еще должен будет пройти согласования в администрации президента прежде, чем ляжет на стол к главе государства. Ну и если все будет нормально и президент переизберется, то после выборов будут оглашены реформы и начнется их реализация.

— Но почему реформы будут оглашены после выборов? Президент же должен пойти с какой-то программой?

Я задаю вопросы слишком резко и тут же прикусываю язык. Важно не спугнуть Ломакина своим напором.

— Ты путаешь предвыборную программу и реальные реформы. Предвыборную программу готовят пиарщики и политтехнологи. Там, как обычно, будет за все хорошее и против всего плохого. А вот реальные реформы уже не факт, что будут за все хорошее.

— И какие же у Никольского идеи? — спрашиваю и задерживаю дыхание.

Ну же… Скажи мне…

— Как я уже говорил, дока еще нет. Никольский и его баба еще только пишут.

«Никольский и его баба» прилетает мне, как обухом по голове. Я во все глаза смотрю на Ломакина, пытаясь осознать услышанное. А он тем временем продолжает:

— Ну приватизация нефтяных госкомпаний там должна быть. Сегодня вот обсуждали с китайцами. Потенциально им интересно, но мы вряд ли продадим китайцам долю. Но прощупали спрос. Он есть, и это хорошо. Ну и еще в доке что-то должно быть. Приватизация — это лишь один из пунктов, и далеко не самый главный.

— Какая баба? — хриплю.

— Что?