Алексей Гелейн - Прекрасная дама одинокого майора, или Плац, заметенный снегом Страница 7

…Ну, утром-то она меня разбудила: чаек подает с бутербродом… Смеется так: «Ну, ты и мастер!» А я и не пойму: в каком таком смысле? А спросить: боюсь! Обидится ведь, что ничего не помню… Я, конечно, эту тему тоже стороной обхожу! Так вот до сих пор и не знаю, что ночью-то было! А спросить не у кого… Но ты только представь себе, Штейн, что за женщина!.. Вот такая была моя Риточка!.. Ну, за нее! По последней!.. А то уже без десяти три… Пора! Покоя, знаешь ли, сердце просит… И дома – не спят… Эх!»

Майор ушел. Следом за ним уплыла и загадочная женщина. Я оставался один в зыбком и эфемерном мире, который был мне враждебен и чужд. Темнота накатывала на меня липкими волнами. Я тонул в ледяных глубинах мирового эфира, и некому было прийти мне на помощь…

Где ты, о Рита, призывно раскинувшая руки в радужных воротах! Спаси меня…

Глава девятая

в которой автор повествования раскаивается в содеянном, произносит несколько наиважнейших для понимания происходящего сентенций, а также вновь заглядывает в зеркало, где на сей раз отражается уж и вовсе черте что! Где же истина?

*************************…Ох!..**********************

***********************…Ох-ох!..*********************

**********************…Как же… ********************

*********************** …мне… **********************

***********************…было… *********************

********************** …плохо!!! *********************

– …и ты, понимаешь, Болт, – я отвел глаза в сторону, когда он поднес проклятый котелок к своим губам, – понимаешь, что он упустил судьбу! Какая женщина любила его! Но он был ее недостоин, нет! Случается, люди сами боятся своего счастья и делают все, чтобы его разрушить, а потом маются всю жизнь, ищут чего-то…

– Да ты пей чаек-то, пей! – Болт заботливо плеснул мне в кружку еще немного чифирку. – В прошлый раз у него послабже была… А насчет баб, это ты верно!

– Ну, вот! Даже ты меня понимаешь… «Не… та-та-та… как ее?.. Изида трехвенечная ту весну нам принесет, а не тронутая, вечная Дева Радужных Ворот…» Это – лирика, Болтище! Не знакомый лично тебе поэт Владимир Соловьев… А вот-ка, послушай!

«Я соглашаюсь с новым словом,Провозглашенным СоловьёвымО «Деве Радужных Ворот»,О деве, что на нас сойдет,Овеяв бирюзовым зовом,Всегда таимая средь нас…»

Заметь, Болтище: «всегда таимая средь нас!» Это опять – лично тебе… Короче, Андрей Белый… Брось, не вспомнишь, хотя – был такой!.. А знаешь ли ты вообще, какие бывают поэты?.. Пушкин, так… Неплохо! Евтушенка? Ну-ну… Михалков?! Ладно, оставим это… Так вот, в мире все держится на лирике и… женщине! Скажу тебе еще: и весь мир – это женщина! И даже больше: женщина – это бог! Так-то, Болт!

– Н-да… – печально, но неопределенно протянул Болт. – Ты мне напомнил… Сегодня – год, как у моего бригадира умерла любимая жена… Помянуть надо б… А ты поспал бы: до подъема час еще есть…

…И немедленно следом на маленькую чашу весов опускается массивная черная гиря. Тоненькая стрелка заметалась трепетною ланью, забилась, вздрогнула и – замерла.

– Полтора килограмма голубцов… Что еще? – продавщица призывно тряхнула пергидрольными локонами и расстегнула верхнюю пуговицу своего халата так, чтобы видна была маленькая аппетитная родинка на ее полной шее.

– Еще… – я замялся, – гуляша килограмм… Нет, два!

– Сегодня не завозили… – продавщица мягко нависла над прилавком, предоставив мне возможность насладиться видом своего пышного бюста.

– Тогда, может, бефстроганов? Или – окорок, а?

– Кончилось… все… – она на удивление легко отклонилась назад и, водрузив на прилавок полную ногу, принялась не спеша поправлять чулки, изредка поглядывая в мою сторону.

– Нет ли пожарских котлет или курицы… – я был растерян и подавлен.

– Могу предложить котлеты морковные! Нежны, вкусны, ароматны… Свекольная запеканка, – маленькие толстые пальчики продавщицы медленно расстегивали пуговицы белоснежного халата, – улучшает пищеварение! Фальшивый заяц – лучшее блюдо к настоящему праздничному столу!..

– А что-нибудь… – я начал робкое отступление к дверям, – из мяса?..

– Из мяса, – халат распахнулся, обнажив крепкое еще и совершенно нагое тело, и золотые коронки одарили меня ослепительной улыбкой, – только я!

Двери «Кулинарии» оглушительно захлопнулись. Я бежал по заснеженным площадям и улицам, постоянно огрызавшимся резкими и злобными надписями: «Проход закрыт!», «Проезда нет!», «Стой!»… От испуга я свернул в какой-то маленький тихий переулок и оказался подле старого деревянного дома…

– Черт! Опять – Хамовники! – изумляюсь я вслух.

– Черта нет… – печально возражает мне все тот же суконный, посконный и домотканый, весь бородатый и босой надоедливый старикан, не замедливший явиться вслед за моим неосторожным восклицанием. Старикан перегородил мне дальнейший путь, но не счел, однако, нужным развернуться ко мне лицом.

Конец ознакомительного фрагмента.