Развлечения для очень взрослых девочек (СИ) - Аникина Анна Страница 8

Степченко прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть усмешку. Но глаза, конечно, смеялись.

Лечащий врач гордо выплыл из палаты, как крейсер из залива. Степченко, закрывая дверь, подмигнул Лёле. Та приложила палец к губами. Он кивнул.

Ну, хоть один нормальный человек. Не строит из себя не весть что. Сразу видно, надёжный, сильный и серьёзный парень. Неважно, что молодой и худой совсем. А очки ему очень идут, кстати. Влюбиться бы в такого лет в двадцать. Чтобы точно каменная стена. Подхватит, не уронит. Позаботится и не обидит. Простые такие вещи.

А Кузьмин? Он какой настоящий? Тот, что несёт её на руках? Тот, который кормит её в своём кабинете? Или тот, который разговаривает равнодушно? Лёля смутно понимала, что в его поведении что-то не так.

На неё снова накатывала тоска. А ещё мама со своими расспросами про бывшего мужа. Зачем ей эта информация? А главное, зачем она сама сейчас всё это в голове снова и снова прокручивает. Будто смотрит кинодраму тысячный раз.

Первые две замершие на одном и том же сроке беременности.

Потом их чудесная девочка. Которую Лёля таки почти-почти доносила. Да, работала. Да, никто поблажек на делал. И, видно, она виновата, что её малышке отмерили всего два часа жизни.

И каждый раз Паша предлагал "просто забыть". Это его "Не думай об этом". И ещё "Просто живи дальше". Как же мерзко!

А может быть это была его форма защиты? Может быть и он горевал по потерянной дочери? А Лёле все время нужно было об этом говорить. Снова и снова. Кто угодно свихнется.

А вот четвёртая беременность сорвалась, когда Паша ушёл. Ещё точнее, когда он назвал сыновей той женщины "мои пацаны". И выяснилось, что они начали встречаться до рождения и смерти их дочери. Кровотечение у Лёли открылось через час истерики. Срок небольшой.

Только Кира и Дашута слушали её столько раз, сколько у неё было сил про это говорить. Тогда Федя предложил забрать Лёлю в Болгарию на пару недель. С тех пор она ездила туда каждый год.

Кира не отходила от неё неделями после каждой сорвавшейся беременности. И только мужу и отцу её детей она сама была не нужна. Пашина мать назвала её "дефектной" прямо в глаза.

Как так случилось? Что она в своей жизни сделала не так? Чем провинилась? И главное, как довезти этот груз, который бесконечно давит? Как перенести боль, которая не желает утихать?

Будь неладна эта больница! Она дотерпит. Но никогда и никому она больше не скажет правды. Потому что вытерпеть это нереально. И никому её правда ничего хорошего не приносила.

Невролог разглядывала Лёлю. Откровенно. Даже слишком. Будто оценивала, стоит ли Склодовская её внимания. Да ещё и в субботу.

Расспрашивала. Лёля отвечала скупо и односложно. Было ощущение движения по минному полю. Каждое слово может быть как-то истолковано. Причём совсем не так, как хочется ей. Лёлина задача была сейчас получить максимум информации с минимальными моральным потерями.

На голову ей надели шапку с электродами. Перемазали все волосы гелем. Потом надо было смотреть на экран.

На просьбу объяснить медицинские термины, дама-доктор среагировала странно: "Вы что — врач?". Вот если бы она спрашивала "Вы что — учитель?" каждого родителя, задающего ей вопросы. Странная реакция.

— Я поняла. Спрошу у Александра Евгеньевича. Спасибо за исчерпывающую консультацию, доктор, — не сдалась Склодовская.

Невролог вытарашилась на неё пуще прежднего.

Лёля подняла голову, выпрямила спину и медленно вышла из кабинета, аккуратно закрыв дверь. Поняла, что кастинг у подружки матери Кузьмина она не прошла. Теперь дамам будет, о чем поговорить. Плевать!

Глава 15

В воскресенье кабинет Кузьмина закономерно оказался закрыт. На обходе была дежурная врач.

Возникшая в коридоре из неоткуда Вересова, глянув на Лёлю, выдала: "Александр Евгеньевич на операции". И на том спасибо.

Около поста её поймал Степченко.

— Вы в выходной тоже работаете?

— Я дежурю сегодня. Хотел к шефу набиться на операцию, но не успел. Там всё очень срочно. А вы как?

— А я к Вашему шефу хотела набиться на объяснения медицинской терминологии, — улыбнулась Склодовская, — Но не успела.

— Давайте я попробую, если позволите.

— А давайте!

Слово за словом Сергей распутал таки всю головоломку. И про сниженный кровоток и про повышенный тонус. Вкупе с пролапсом. Просто пора, наконец, взяться за себя серьёзно. И кроме лекарств подключить массаж и спорт. А главное убрать факторы стресса и добавить удовольствия.

Уже в понедельник утром Лёле выдали на руки компьютерную выписку за размашистой подписью доктора Краснова. И сообщили, что после обеда она может ехать домой. А может и до обеда. Как хочет.

Это волшебное "как хотите" грело душу. Лёля засобиралась. С соседкой прощались тепло, будто с дальней родственицей. Оделась. На улице совсем тепло. Тридцатое апреля.

В коридоре увидела наконец Кузьмина. Тот разговаривал с коллегой. Задержал взгляд на Лёле. Она прошла к лифтам. Услышала, как у него зазвонил телефон.

— Прости, дочь звонит, потом договорим, — сказал коллеге, — Алло, Котенок, привет! Как ты? Как мама? — уже в трубку, широко улыбаясь.

Лифт открылся. Лёля зашла. Обернулась. Кузьмин что-то радостно говорил в трубку, глядя прямо на неё. Дочь. У него есть дочь. И у дочери есть мама.

Двери стали закрываться. Кузьмин не отрывал взгляд.

В лифт буквально впрыгнул Степченко. Взял у Лёли сумку.

— Я провожу.

Она кивнула.

Вышли на улицу. Солнце слепило. Первая зелень радовала глаз. Лёля застыла на минуту.

— Вас встречают?

— Нет. Вон моё такси.

Сергей довёл её до машины. Поставил вещи в багажник.

— До свидания, Ольга Владимировна.

— До свидания, Сергей Анатольевич.

— Серёжа. Какой я Вам теперь Анатольевич.

— Спасибо, Серёж, за всё.

Она порывисто обняла парня. Поцеловала в щеку.

— Ольга Владимировна, если что-то вдруг понадобится, любая помощь, вот. Это мой телефон.

— Лёля. Какая я тебе теперь Владимировна.

Он посадил её в машину и помахал рукой. Она махнула в ответ. И, глянув на окна последнего этажа больницы, отвернулась.

Кузьмин стоял у окна процедурой, оно выходило на улицу. Оттуда было отлично видно, как Степченко усадил её в машину. Уехала. Всё.

Но не поговорить с дочерью впервые за три месяца, он не мог.

Вышел в коридор. Из дверей лифта появился Сергей. Подошёл.

— Александр Евгеньевич, можно я Вам не как интерн скажу?

— Валяй!

— Дурак Вы. Она плакала, когда уезжала. Я видел.

— Кто?

— Лёля. Ольга Владимировна.

— М-да…, - Кузьмин почесал затылок, — Ты прав, Сергей. Прав.

Лёля, значит…

Глава 16

Повод, по которому звонила дочь, был действительно серьёзным. И Кузьмин предпочёл обсудить это не с двенадцатилетней девочкой. А со своей бывшей женой Верой. Поэтому, вернувшись в свой кабинет после разговора с Сергеем, он набрал её номер.

— Вер, почему Катя так расстроена? Что происходит? Что-то в школе?

— Нет, Кузьмин. Это твоё упрямство ослиное происходит. Ничего нового!

— Объясни.

— Петеру предложили должность в канадском филиале. Он может взять туда семью. Я его официальная семья. А Катя — нет. Ты же отказываешься подписывать документы. А Петер согласен её удочерить и дать свою фамилию.

— Катя моя дочь.

— Вот про это я и говорю. Два осла. Ты упёрся. Далось тебе это отцовство! Ты ж её не видел, ни когда она пошла, ни когда первое слово сказала. Ты где был, Кузьмин? А я тебе скажу, где. Ты был в больнице.

— Это моя работа.

— И дочь, что странно, тоже вся в тебя! Не хочет она с нами в Канаду. И фамилию менять тоже не хочет. И что делать? Мне разорваться?

— Что ты хочешь?

— Подпиши документы на отказ от отцовства.

— Нет.

— Тогда в сентябре Катя переезжает к тебе. Она так сказала. И крутись, Кузьмин, как хочешь! Может наконец будешь ей настоящим отцом. А не мифологическим.