Развлечения для очень взрослых девочек (СИ) - Аникина Анна Страница 9

— Хорошо. Договорились.

— Что?

— Ты меня слышала, Вера. Я согласен. Не переживай, у меня теперь новая должность, большая зарплата, и за доктора наук тоже платят. А времени свободного больше. Я согласен, Вер.

— Пеняй на себя, Кузьмин. Катя уже совсем не та маленькая девочка.

— Я понял. И моё решение не изменится.

У Александра закружилась голова. Дочь будет с ним. С этим надо что-то решать. Вопросов много. Хорошо бы какой-то план набросать. Что нужно? Комнату подремонтировать. Что ей теперь нравится? Не пони же… В школу надо. В какую? Куда-то поближе к больнице, чтобы он рядом был, если что. Шестой класс только.

А ещё нужно найти Лёлю. И просто, наконец, поговорить.

Она не Оля, оказывается. Или просто не для всех она не Оля. Рыжая кукла Лёля.

Она плакала. Почему? Из-за него?

Кузьмин отматывал назад момент, когда Лёля шла по коридору мимо него. О чем он говорил?

Вот, блин… Да! Он сказал, что ему звонит дочь. А потом спросил ещё, как дела у мамы.

Что в этот момент могла подумать Лёля? Понятно ведь, что! Что он женатый мужик, который бесстыже смотрит ей прямо в глаза.

Прав же Сергей. Он дурак. Идиот клинический. Надо было хватать и тащить. Как первобытному человеку. А теперь как ей на глаза показаться?

"Здравствуйте, Ольга Владимировна, я не женат, но со мной живёт двенадцатилетняя дочь. И я хочу, чтобы Вы тоже со мной жили."

Подумал и испугался своей мысли. Лишь на мгновение стало страшно. А потом снова ощущение правильно принятого решения.

Завтра утром он должен быть на даче у родителей. У мамы день рождения. Не поехать нельзя. Что ж. Отличный повод обсудить с родителями перспективы. Тем более, что их помощь, похоже, ему понадобится.

Правда придётся потерпеть нотации мамы. И эту её вездесущую подругу тётю Галю с дочерью. Ну, ничего. Он потерпит.

Глава 17

Леля ехала в такси из больницы. Всего за неделю листья стали совсем зелеными. Город под бесконечными ливнями очистился от грязи. Смыл пыль и зимнюю заторможенность. Засияли окна и купола. Асфальт высох.

Весенняя Москва была прекрасна и нежно любима Лелей. Долго жившая с родителями на Севере, она была все же москвичкой.

Теперь нужно было снова как-то собрать себя по частям. Или, как говаривал все тот же Паша, "просто жить дальше". Идиотская фраза, которая, как ни странно, точно характеризовала её нынешнюю задачу.

Просто.

Без особых наворотов и усилий. Не делая резких движений.

Жить.

Дышать, ходить, смотреть, читать. Замечать красоту. Разговаривать. Работать. Отдыхать. Путешествовать.

Дальше.

Это по времени. Или по расстоянию. Можно будет выбраться в Питер одной. Побродить. А летом снова к Дашуте в Болгарию. Море. Солнце. Прекрасные планы.

Так какого ж лешего ей так тяжко на душе? Не от того ли, что снова напридумываа себе невесть что.

Где он? И где она? Доктор наук. Жена. Дочь. И она — дефектная учительница. Ни семьи, ни детей.

Разве можно было мечтать?

Разве можно было представлять себе, как кончики пальцев коснутся его светлой щетины на подбородке, какие на вкус у него губы?

Зачем выковыривать из памяти ощущение, как он нёс её на руках?

А ещё покрываться мурашками снова и снова, вспоминая, как он осторожно стирал салфеткой гель с её груди и как не дал никому её увидеть?

Завтра она выспится дома. А второго соберёт всех, как каждый год, на даче бабушки и дедушки. Чтобы шашлык, домашнее вино и смех. Пятьсот раз слышанные байки и семейные истории.

Глава 18

То, что Кузьмины-старшие скромно называли дачей, было самым настоящим загородным домом совсем недалеко от Москвы на берегу Пироговского водохранилища.

Здесь они проводили всё больше и больше времени. С перспективой через несколько лет совсем забросить городскую жизнь.

Елена Васильевна, врач-педиатр, была весьма общительна. И в загородном посёлке давно обросла обширным кругом знакомых. Евгений Сергеевич за городом из маститого руководителя большого строительного комбината превращался в прораба и верного раба деятельной супруги.

Александр любил этот просторный дом. Но чаще приезжал сюда один. Семью привозил всего несколько раз. Хотя Вера с его матерью прекрасно ладила.

Сегодня был объявлен "большой сбор". Значит будут его двоюродные братья с семьями. Тётушка — старшая сестра матери, с супругом. И многочисленные подруги Елены Васильевны. От школьных до уже совсем недавних.

Мамин лень рождения — повод для длинного застолья с воспоминаниями и разговорами. Эдакая семейная повинность сидеть и слушать все это тысячный раз.

Сейчас у Елены Васильевны появился новый повод для гордости сыном. В прошлом мае он ещё не был ни доктором наук, ни заведующим отделением. Не было среди её подруг никого, чьи дети добились большего, чем её Шура.

Сам Александр таких сборищ побаивался по двум причинам.

Во-первых, на него тут же нападали с медицинским вопросами. Причём совершенно не считаясь с тем, что он хирург-кардиолог. Спрашивали про все, от пересадки волос до геморроя.

А во вторых, с тех пор, как он развёлся, за ним стали охотиться, как за потенциальным мужем. В ход шло всё. Подкаты с медицинской стороны. Травмы в его присутствии. Лесть его родителям. Демонстрация кулинарых способностей и отдельных частей женского тела.

Плелись интриги, сталкивались интересы разных группировок, составлялись многоходовки. Всё это было шито белыми нитками. Ни в одних женских глазах он не видел искреннего интереса. Добродетель и смирение изображались, истинные мотивы прятались, но "уши" всё равно торчали.

Иногда это было смешно. Часто было жалко расстраивать. Женщины же старались. И он выслушивал, терпел, улыбался, брал телефон. И никогда не звонил.

Вот и сегодня прямо рядом с ним опять посадили Юленьку, дочь вечно всем недовольной тёти Гали.

Сегодня тётя Галя была недовольна состоянием медицины. И требовала от Кузьмина комментариев.

— Саша, вот скажи, почему, когда я прихожу к окулисту….

Дальше Кузьмин даже не слушал. Его коробило это "Саша, вот скажи..". Дома его звали исключительно Шура. Никак иначе.

И только его закадычный друг по пионерской переписке Йохен Ратт, ныне директор школы под Лейпцигом, звал его Алексом. Никаких Саш.

Пытаясь отодвинуть свою коленку от прижимающейся к нему ноги Юленьки, Кузьмин мечтал сбежать. И даже знал, куда. Вернее, к кому.

Он поймал умоляющий взгляд матери.

Пришлось попробовать салат, который "своими ручками Юленька приготовила". Учитывая, что они ровесники, а значит Юленьке было уже глубоко за тридцать, и за плечами маячили два неудачных брака, умение делать салат с большим количеством майонеза никаких очков ей не добавляло.

— Саш, вкусно? — пошла она в наступление, снова двигая своё бедро к бедру Александра.

— Юль, нормально. Но тебе бы холестерин снизить. Это я как доктор советую.

Юленька вспыхнула. Толстый намёк на её неидеальные формы. Кузьмину даже стало немного её жалко.

Мысли метнулись к совсем другой женщине. Той, что ела руками хачапури, отхлебывая сок из высокого стакана. У которой в тумбочке был мешок конфет. Которую хотелось трогать. Держать на руках. Разглядывать.

Кузьмин выбрался из-за стола. Подошёл к матери. Обнял со спины.

— Мам, я пройдусь. Вернусь, самовар растоплю.

— Шур, всё хорошо? — шепнула Елена Васильевна. Уж больно задумчивое у сына было лицо.

Глава 19

У Лёли от бабушки и дедушки осталось богатое наследство. Двухкомнатная квартира на Филях. И дача. Настоящая послевоенная московская дача.

Гектарные участки на Дмитровском шоссе давали генералам после войны. Прадед получил. За боевые заслуги. Сейчас от гектара осталась половина. Огромный кусок елового леса. И деревянный дом. Окна со сложным перелётом. Витражи на террасе. Мансарда. Лестница с витыми периллами.

Никакого огорода. Ну, почти никакого. Две грядки под зелень. Теплица — один ряд огурцы, другой — помидоры. Две старые яблони, которые сажал ещё прадед. И кусты смородины с крыжовником.