Анна Роддик - Беги-беги, я догоню Страница 9

Вечер я провела на балконе. Надев наушники, я просто сидела на стуле, слушала музыку и смотрела на море, на великолепный закат. Наслаждалась своим последним вечером на юге. Потом, когда мама с друзьями ушла на ужин, пошла собираться к шоу. Бросив презрительный взгляд на черные подростковые шмотки, что я носила на прошлой неделе, я задумалась…

В тот вечер я оделась во все белое: надела свое единственное белое хлопковое платье, накинула сверху легкую рубашку и аккуратно собрала волосы заколками. Впервые за обе недели на мне не было ни кожаных украшений, ни шипованных черных браслетов, ни железа – не было маски, я сняла свой панцирь с колючками. И расцвела. Перед шоу Риччи поймал меня возле бара. До представления оставался еще час с лишним и Риччи подошел ко мне с вопросом, дубль два: «Сейчас я должен пойти в свою комнату, чтобы почистить зубы после ужина и немного отдохнуть, если хочешь, пошли со мной…» – он внимательно на меня посмотрел, ожидая, что же я отвечу на этот раз. Вспомнив наш вчерашний разговор, я улыбнулась и сказала: «Хорошо, пошли…» – в конце концов, теперь у него есть шанс доказать правдивость своих слов!

По дороге к его комнате Риччи осмотрел мой костюм и восхищенно протянул: «Тебе очень идет белый цвет! И платьице очень красивое. Жаль, ты редко его надеваешь, как я понял…» – я виновато кивнула. Повисла пауза. Но мы довольно быстро дошли до его комнаты, и необходимость продолжать этот разговор отпала. Домик босса был достаточно большой, состоял из трех или даже четырех больших комнат. На рабочем столе царил творческий беспорядок, а стена в гостиной была усыпана фотографиями. На одну из них Риччи обратил мое внимание. На ней был его сын. Я бы ни за что не дала ему 14 лет – скорее 17 или все 19. Ну, впрочем, турки часто выглядят старше своего возраста. Исключением был разве что мой бармен, несостоявшийся Ромео.

Потом Риччи начал показывать мне разные интересные вещи – настоящую форму игрока из турецкого футбольного клуба, которую подарил ему друг. Впрочем, мы болели за разные турецкие клубы и между нами быстро разразился спор, который так же быстро сошел на нет. Он даже и не удивился, что я в принципе знаю какой-то турецкий футбольный клуб и даже болею за него. Шеф включил мне телевизор и предложил выпить с ним чаю, а когда я отказалась, спросил, какой именно из многочисленных чаев в его шкафу я буду и, не дожидаясь ответа, заварил мне малиновый, который я еще полчаса сидела и мучила. Почистив зубы, Риччи сел напротив меня, и мы заговорили о чем-то. «Пожалуйста, дай мне обещание, что сосредоточишься на учебе, что будешь хорошо учиться. Сейчас для тебя это самое главное…» – начал он, и я кивком подтвердила, именно так и сделаю. «Мой сын постоянно обещает мне, что будет хорошо учиться. Я для него все что угодно готов сделать. Я купил ему новый смартфон, игровую приставку, мопед. Я не знаю, что ему еще надо. Сколько он не обещает – он никогда не выполняет свои обещания…» – расстроенно сказал он, после чего продолжил: «Еще учи немецкий. У тебя хорошо получается, ни в коем случае не бросай…» – я снова кивнула, а потом сказала: «Если я в следующем году поступлю в университет, я смогу приехать сюда в августе уже без мамы…» – «Готовься к экзаменам, ты просто обязана поступить, образование превыше всего!» – повторил он, на что я ответила: «Тебе будет легко проверить. Если в следующем году я приеду – значит, я поступила. Если нет – значит, провалилась…» – он усмехнулся и ласково потрепал меня по волосам. Мы сидели и смотрели друг на друга, держась за руки. Он смотрел на меня так нежно и так по-доброму, что мне не хотелось больше ни о чем думать. Он был рядом, и я была счастлива. Я даже не успела заметить, когда наш разговор нос к носу плавно перетек в новый поцелуй. Как бы неправильно это ни было, мне просто было очень приятно находиться рядом с ним. Меня к нему тянуло, и я, всего лишь подросток, была не в состоянии с собой справиться. В какой-то момент Риччи захватила страсть, и он тут же отпрянул от меня, как ошпаренный. Пытаясь быстро прийти в себя, он хлопнул себя по лицу и больше ко мне не прикасался. Напоследок он меня просто обнял, и мы стояли так почти минуту – он не желал меня отпускать. За руку мы пошли обратно к сцене.

На шоу мы сидели вместе с Сабриной, а после шоу вместе с Риччи пошли на ресепшн и расселись по кожаным диванам. Там он попросил персонал за стойкой принести нам что-нибудь съестное. Единственное, что нам смогли принести – это коробки с сухим пайком, который дают уезжающим из отеля рано утром. В каждом было по пакету чипсов, их-то Риччи и принес нам вместе с соком и кексами: «Угощайтесь, девочки!»

Пикник на ресепшене прошел весело. Даже несмотря на то, что Риччи решил изобразить из себя учителя в очередной раз: они с Сабриной разговаривали только по-немецки, невзирая на то, что мне было не так просто поддерживать беседу на языке, которым я не владею свободно. Мы обсудили много тем. Одной из них был его сын…

– Как его зовут? – спросила я, любопытно уставившись на Риччи.

– Бератджан.

– Хмм, красивое имя, а почему именно так? – переспросила моя подруга.

– Вы знаете, самое забавное, что мы не выбирали имя. Оно само пришло в день его рождения. В этот день был праздник пророка Берата. И поэтому Бератджан… (прим. автора – суффикс «джан» при имени в турецком означает подобность, то есть имя буквально обозначает «подобный Берату»). Несмышленыш. Сколько я не делаю для него, все без толку! В этом году договорились так. Если закончишь год без троек, приедешь ко мне в отель на все лето. Закончишь с тройками, всего на неделю. Он приехал на неделю. Не хочет учиться!

Когда часы пробили два ночи, Риччи принялся со мной прощаться. Обняв меня, он поцеловал меня в лобик и пожелал спокойной ночи. Коротко, мило и очаровательно. Хотя мне показалось достаточно нелепым такое короткое прощание… А, неважно.

На следующее утро уже в пять часов утра мы были на ресепшене. Сидя возле чемоданов, я бросила взгляд на стоящие рядом диваны, в который мы только три часа назад сидели и хохотали над тем, как Риччи в очередной раз изображал грудного младенца. «Возьми, вот твоя коробка с едой…» – сказала мама, протянув мне до боли знакомую синюю коробку. Я вздохнула и отложила ее на потом.

Мы долго ждали автобуса, и я молила бога, чтобы к нам приехал гид и сказал, что самолет был перенесен на вечер, чтобы у меня был еще хотя бы один день сделать то, чего я сделать не успела. Но надежды не оправдались и автобус вскоре подъехал. Уже сидя в икарусе, я открыла коробку и, грустно улыбнувшись и тихо всхлипнув, осмотрела пакет с чипсами, кекс и пакетик сока.

Часть 2

После этой поездки долгое время меня не покидало совершенно особенное чувство. Я стала усердно учиться, особое внимание стала уделять немецкому языку, которого всегда боялась. Я даже сдала немецкий в качестве вступительного экзамена в университет. Поступив, я выбрала немецкий язык, вместо английского, как основной иностранный. Я была счастлива и думала мне только об одном – о том, что была влюблена. Мне казалось, что все вокруг стало более ярким, более красивым, хотя на самом деле мир не особо изменился. Точнее, не изменился вообще. В шестнадцать лет я была готова верить в самые наивные вещи, в любовь, даже на расстоянии, даже после всего двух неделей знакомства.

Но в какой-то момент разум включился. Точнее, мне его «включили». Великолепная «подружка» Сабрина, с которой мы еще некоторое время переписывались по интернету, как бы невзначай рассказала, как они с Риччи смотрят вместе по ночам фильмы и как еще несколько девушек крутилось вокруг него сразу после того, как я уехала.

Я даже думать не хотела о том, какой глупостью было поверить в какие-то возможные чувства. Собственно, и верить было совершенно не во что! Никто мне ничего не обещал! Никто даже не намекал на что-либо, во что можно было бы поверить! Это просто было нечто мимолетное, а таких, как я, вокруг него явно пруд пруди. Каждые две недели новая девушка.

Мне стало так противно от этих мыслей, что я радикально сменила свои жизненные приоритеты. Я забросила учебу, начала заниматься творческой деятельностью (написала первые картины, хотя тогда это было сложно назвать картинами – мне казалось, что я просто изливаю душу куску бумаги), пить со своими друзьями до тех пор, пока на душе не становилось чуточку лучше. Я плюнула на немецкий и отрицала любую возможность его дальнейшего изучения. Мне было противно даже думать об этом языке. Зато думать у меня отлично получалось в красках и на мольберте. Столько мыслей и эмоций через бумагу мне никогда не удавалось передать. Казалось, из меня льется какой-то нескончаемый поток идей. Хотя, как выяснилось это было только началом. Все это было только началом.