Нора Робертс - Цветок греха Страница 9

– Обещаю. – Мегги окинула взглядом палату, улыбнулась. – Ты разрешишь мне увезти часть цветов к тебе в дом, пока не завяли? Они будут там встречать тебя и ребенка.

– Конечно, спасибо. Отправляйтесь скорей домой, вам надо выспаться.

– Мы так и сделаем, – пообещала Мегги. Когда они шли по коридору к лифту, она озадаченно сказала Рогану:

– Напрасно Брианна возлагает какие-то надежды на встречу с нашими новыми родственниками. Если даже это произойдет, совсем неизвестно, захочет ли вновь обретенная сестра устремиться в ее широко открытые объятия.

– Но Брианна такой человек, – заметил Роган. – Тут уж ничего не поделаешь.

– Святая Брианна, – со вздохом, но без всякой иронии сказала Мегги. – Мало ей нашей матери. Будет очень печально, если появление на горизонте сестрицы принесет новые неприятности и обиды. О господи, зачем только она обнаружила эти письма!

– Не ворчи раньше времени! – Роган, нагруженный букетами цветов, вынужден был локтем нажать на кнопку лифта. – Еще ничего не известно.

– Потом будет поздно, – мрачно изрекла Мегги. – Она останется почти одна со всей сворой, если Грей через пару месяцев уедет на презентацию своей новой книги.

– Разве он ее не отменил?

– Хотел, но Бри воспротивилась. Не желает быть никому и ни в чем помехой. Особенно своему Грейсону. – Голос Мегги звучал все более раздраженно. – Воображает, черт ее побери, что вполне справится со всем: с ребенком, с гостиницей, переполненной этими чертовыми гостями, и с драгоценными неизвестными родственниками, если те изволят прибыть!

– Думаю, ты не ошибаешься, дорогая. – Роган смотрел на нее со снисходительной улыбкой. – Она действительно справится. Так же, как и ты бы на ее месте.

Мегги виновато взглянула на него.

– Возможно, ты прав. Дай мне часть цветов, тебя совсем не видно за ними! И вообще, о чем мы говорим, когда свершилось такое чудо, и у нас появилась прекрасная племянница!? Как нам не стыдно?

– Какие верные слова! А ты заметила, что у ребенка подбородок совсем как у тебя?

– По-моему, тоже. Не только подбородок. И знаешь что? Мне кажется, что теперь, когда наш Лайам начал уже ходить, мы можем подумать о том, чтобы преподнести ему братика или сестрицу.

Роган наклонился к ней и с трудом отыскал ее губы среди тюльпанов и настурций.

– Полагаю, ты опять совершенно права, – улыбнулся он.

Глава 3

– «Я Воскресение и Свет…»

Шаннон знала, что слова, которые произносил священник, предназначены успокоить, облегчить душу, даже, возможно, окрылить.

Она слышала их сейчас, в этот чудесный весенний день, у могилы матери; слышала в заполненной людьми и лучами солнца церкви во время траурной мессы. Все эти слова были знакомы ей с детства, с юности. Она опускалась на колени, вставала, садилась, отвечала на какие-то вопросы, следуя неизменному, хорошо известному ритуалу.

Однако ни успокоения, ни облегчения не наступало в ее душе и сердце.

Все происходящее даже не очень напоминало ей ритуал – оно было чересчур реальным, жизненным. Темное облачение священника, его красивый бархатный баритон; множество присутствующих, пришедших проводить усопшую в последний путь; яркие солнечные блики, сверкающие медные ручки гроба, утопающего в цветах. Приглушенные звуки плача, щебетанье птиц.

Она хоронила свою мать.

Возле свежей могилы находился другой, заботливо ухоженный могильный холм, с кажущимся совсем новым надгробием – могила того человека, которого она всю жизнь считала своим отцом. Ни тени сомнения не было у нее и не могло быть почти три десятка лет!

Ей полагалось плакать. Но она уже выплакала все слезы.

Ей полагалось молиться. Но молитвы не приходили к ней.

Она стояла там, слышала голос священника, разносившийся в чистом весеннем воздухе, но опять… в который раз видела себя – как входит в комнату к матери, не остывшая от злости и потрясения, желая задать еще несколько вопросов.

Она увидела, что мать спит, но оставшиеся невыясненными вопросы так мучили ее, так хотелось поскорее получить ответ, что она решилась разбудить больную.

Осторожно – о, слава богу, что осторожно, – она прикоснулась к ее руке, но мать не пошевелилась, не открыла глаза.

И тогда ее охватил панический страх. Забыв про осторожность, она стала трясти неподвижное тело; она кричала и молила ее, не помня себя, ощущая только ужас и беспомощность. Это был настоящий истерический припадок.

А вслед за этим – неистовый звонок в «Скорую помощь», страшный путь в больницу и ожидание. Жуткое бесконечное ожидание.

Теперь ожидание окончилось. Еще там, в больнице, как сказали ей врачи, не выходя из коматозного состояния, мать скончалась.

А после смерти, как говорил сейчас священник, она обретет вечную жизнь.

Все: медицинские сестры и доктора, друзья и соседи – говорили, что это благо для ее матери. Что смерть оградила ее от еще более страшных мучений и была безболезненной, ибо мозг и тело уже не воспринимали боль.

«Да, – подумала Шаннон, – страдают только живущие. Только они полны грехов и сожалений, только у них возникают вопросы, на которые нет ответа».

– Она сейчас с Колином, – услыхала Шаннон чей-то приглушенный голос.

Она отпрянула назад и поняла, что все окончилось. Взоры людей были устремлены на нее. Сейчас ей предстоит принимать соболезнования, выслушивать утешения и рассказы о чьих-то собственных горестях.

Многие из тех, кто пришел сюда, на кладбище, поедут к ней домой. Там уже все приготовлено к поминовению. Все как надо, как положено.

Ее мать не любила никакой помпы, ничего парадного, и Шаннон следовала – во всяком случае, так ей казалось – желаниям матери. Простой гроб, цветы и музыка; простая церемония в церкви. В католической, разумеется.

После похорон дома все было тоже просто, без излишеств. Да у нее не было душевных сил устраивать по-другому. Все разошлись достаточно быстро.

И вот она, наконец, одна. И не знает, как быть. Чего она хочет? Что было бы сейчас разумным и правильным сделать?.. И по-прежнему нет слез и слов для молитвы. Мысленно она положила руку на гроб, прикоснулась к теплой, нагретой солнцем крышке; вновь ощутила запах роз.

– Извини, – сказала она, – за то, что я так… Такого не должно было быть между нами. В конце. И я не знаю, как теперь это устранить или изменить. Не знаю. Как проститься с вами обоими?

Перед глазами у нее возник надгробный камень:

КОЛИН АЛАН БОДИН

Любимый супруг и отец

«Даже это последнее слово, – подумала она с печалью, – вырезанное в граните, оказалось ложью. Как и все остальное. Вся жизнь!»

Несколько часов назад, когда она стояла возле могилы двух людей, которых всегда любила, она подумала, что, если бы ее сейчас спросили об одном-единственном желании, ответ был бы один: никогда не знать правды о своем рождении.