Светлана Лубенец - Люби меня, как я тебя Страница 9

Венька изучил в коридоре все стенды, разглядел многочисленные растения в горшках и хотел уже пойти посмотреть, что находится на втором этаже, но из кабинета наконец вышла мама. Венька бросился к ней. В его глазах плескался вопрос: «Ну что?» Мама стала говорить какую-то ерунду про то, что у него всего-навсего неустойчивая, неокрепшая психика. Венька не поверил ни одному слову. Мама просто не хочет его огорчать. Ну, подумайте сами, почему у всех его одноклассников психика окрепшая и только у него одного – на целых двадцать восемь человек! – она почему-то неустойчивая.

Дома самые худшие Венькины ожидания оправдались в полной мере. Родители поздним вечером обсуждали визит к врачу, надеясь, что сын спит и ничего не слышит. А Венька не спал. Он родительские голоса очень хорошо слышал. Кое-что он, конечно, не понял, но генеральную мысль уяснил. Заключалась она в том, что у него, Веньки, по части психики какое-то серьезное отклонение от нормы, поскольку он нарисовал не простое дерево, а ущербное: с черным дуплом и торчащим из него неизвестно чем.

Возмущение переполнило весь Венькин организм так, что он даже сел в постели. Если бы этот тощий доктор спросил Веньку про это «неизвестно что», он бы ему сразу все объяснил про неудавшиеся лист и птицу. Но врач не спрашивал, а вывод почему-то сделал. Интересно, какую бы болезнь он нашел у Пети Комиссарова, если бы видел, как тот изобразил Ледовое побоище для школьного конкурса по истории Отечества. Венька думал, что Петя нарисовал стадо коров, а оказалось, что псов-рыцарей в рогатых шлемах.

Рассказ мамы про портреты членов семьи Венька слушать не стал. Все равно ничего хорошего не услышишь, если мама получилась похожей на папу, папа – на дефективного паралитика, а он, Венька, вообще, на какого-то гоблина в синем свитере. Лучше обо всем этом не думать. Лучше, как советует школьный психолог, Виктор Палыч, постараться переключить свое внимание с раздражающего фактора на что-нибудь хорошее и приятное.

А что приятного есть в Венькиной жизни? Он снова лег, укутался одеялом и задумался. В голову ничего приятного не приходило, а вот неприятное лезло само собой. Взять, к примеру, историю с ручкой. Папа подарил Веньке удивительную ручку, оплетенную блестящей синей проволокой. Ни у кого такой не было, потому что она старая. На брелочке, висящем на ее кончике, даже выбита цена: семьдесят копеек. Где вы видели такие цены для ручек? Этой ручкой папа писал, когда еще сам учился в школе. Удивительно, как она сохранилась! Может быть, она теперь даже антикварная. Так Генка Ряба хотел взять ее пописать. Венька знает, что Ряба никогда ничего не отдает обратно. А при виде ручки у Генки так разгорелись глаза, что сразу стало ясно: не видать будет Веньке папиного подарка, как своих ушей. Конечно, он не дал Рябе ручку. И что? Все кончилось, как всегда: Венька кричал, что всех ненавидит, а Танька Осокина к слову «баба» добавила еще два: «жмот» и «жадюга».

Таня

Если б он только знал, как раздражал Таню, как был смешон ей и противен… Еще бы! Разве можно нормально относиться к парню, который, чуть что, льет слезы ручьем и кричит всякие дурацкие слова? А Кира Геннадьевна будто назло заставила ее позаниматься с этим убожеством, Венькой Козловым, русским языком.

После уроков Таня села к нему за первую парту, стараясь не касаться его даже краем одежды. Она раскрыла учебник и начала читать правило про причастный оборот.

– Я знаю, – остановил ее Венька, – причастный оборот обособляется только после определяемого слова…

– И чего ж не обособляешь? Первый раз вижу такого ненормального, который все знает, но прикидывается дураком!

– Я не прикидываюсь…

– А что же ты делаешь?

– Понимаешь, я его не вижу…

– Что за ерунда? Как это не видишь? Зрение, что ли, плохое? Так купи очки!

– Зрение у меня хорошее. Просто, когда я пишу, не могу думать об обороте… Если мне сказать, что в предложении есть оборот, то я его найду, а если не сказать…

– Не может быть! А ну, давай проверим! – и Таня заставила его переписать в тетрадь упражнение. – Ну, вот, ищи теперь обороты!

Венька склонился над тетрадью, покусывая кончик ручки. Таня исподлобья разглядывала его с таким интересом, будто перед ней сидел инопланетянин. Нет, пожалуй, он самый обыкновенный мальчишка. Если отвлечься от его отвратительно истеричной натуры, то он даже где-то симпатичный: черноволосый, со светлыми льдистыми глазами. Неужели так ловко прикидывается? Невозможно знать правило и не суметь его применить!

– Ну, расставил запятые? – наконец спросила она, когда ждать уже совсем стало невмоготу.

– Вот… – Он подвинул к ней тетрадь.

– Чушь! – скривилась Таня. – Запятые должны быть в третьем, четвертом и шестом предложениях. Смотри…

– Подожди. – Он отобрал у нее тетрадь, чуть подумал и абсолютно правильно расставил все знаки.

– Ну, ты даешь! – рассердилась Таня. – Артист! Чего ж тогда придуриваешься?

– Не придуриваюсь я! – Венька швырнул на парту ручку. – У меня просто мышление такое… странное… Я не виноват.

– Да-а-а, – насмешливо протянула Таня. – Весь ты какой-то странный… И как с тобой заниматься?

– Не знаю. Не хочешь – не занимайся. – Он отвернулся к окну.

– А ты заплачь еще, – неизвестно зачем сказала Таня.

Козлов посмотрел на нее прозрачными серыми печальными глазами, и ей под этим взглядом стало не по себе. Она поежилась, будто стряхивая с себя его печаль, снова придвинула к себе учебник, нашла подходящее упражнение и опять заставила его списать.

– Запятые в первом, втором и четвертом предложениях, – сказала она голосом без всякого выражения.

Козлов опустил глаза в тетрадь, поставил несколько запятых, а потом заявил:

– Ты ошиблась. Во втором не надо.

Таня дернула к себе тетрадь. Краска бросилась ей в лицо: Венька был прав. Она с подозрением оглядела его: неужели он все-таки ее разыгрывает?

– Знаешь, а может, это выход? – вдруг обрадовался Козлов. – Давай, ты будешь мне говорить то правильно, то неправильно, а я попробую разобраться?

– Давай, – с некоторым сомнением согласилась Таня.

И они занимались часа два подряд. Наконец Венька начал сразу при письме почти правильно расставлять запятые.

– Спасибо, – улыбнулся он Тане. – Если бы не ты… – И он продолжал улыбаться, а Таня подумала, что первый раз видит на его лице улыбку. Она оказалась неожиданно приятной.

– Не за что, – сухо ответила она и улыбнуться в ответ не захотела.

Из класса они вышли независимо друг от друга, молча оделись в разных концах гардероба, по отдельности вышли из дверей школы. И всю дорогу до дома впереди перед Таней маячила фигура Козлова в темно-синей куртке с капюшоном.