Предатель. В горе и радости (СИ) - Арская Арина Страница 9

У Алки фонтанировали эмоции, которые и меня захлестнули и кинули на виток ревности и возмущения.

Да глупость какая. Нахрена Алке врать? Чтобы что?

Ничего не понимаю, блин.

— Мам, — Яна оглядывается, — идем к нам.

— Ребят, холодно, — кутаюсь в легкую шаль. — Давайте в дом, а я ищу друга папы.

— Какого? — неразборчиво и удивленно вопрошает Гордей.

Оборачивается и падает с тяжелым вздохом.

— Пастухова, — сдержанно отвечаю я. — Где он?

— Он мне не друг.

Лева помогает Гордею сесть, и тот его рывком привлекает к себе и прижимается щекой к его виску. Опять тяжело вздыхает.

— Где он может быть?

— Я не знаю, — глухо отвечает Гордей. — Спит, может, где. Может, пешком ушел?

— За территорию никто не выходил.

Обнимает Яну, и целует ее в макушку. Очень трогательно, если не знать, что у папули есть беременная любовница.

Прикусываю язык, чтобы сдержать себя от опрометчивых слов.

— Лева, Яночка, уже поздно, — тихо говорю я. — Помогите папе встать, добраться до дома и уложите его спать, — включаю фонарик на смартфоне, — я пойду Пастухова искать. И сами ложитесь. Я к вам потом загляну.

— Пойдем, пап…

А я торопливо ретируюсь, потому что задержусь и выплесну на детей всю правду. Сорвусь, и будет мне все равно до уважения к мертвым, живым, близким и родным.

Эгоизм, требующий криков и некрасивой истерики, когтями и клыками дерет сердце.

И если я сейчас найду Пастухова, то отбуцкаю его, как грушу для битья.

Будет смешно, если он где-то тоже помер.

Почему-то мне кажется, это было бы в стиле этой жирной акулы, которая хочет стать частью нашей семейной драмы и еще хочет усугубить ее и изуродовать.

Тяжелые шаги, и я останавливаюсь среди кустов роз. Шаги затихают, только вдохи и выдохи становятся громче и тяжелее.

— Гордей, это ты?

— Да.

— Чего тебе.

— Ищу Юру, — пьяно причмокивает и опять вздыхает. — А тут ты. Детей отправил спать… Они даже меня послушались.

Он еле ворочает языком. Оглядываюсь. Высокая широкоплечая тень покачивается.

— Ты едва на ногах держишься. Зачем так пить?

— Опять начала.

— Мне теперь тебе и слова не сказать?

— Да, я бы предпочел, чтобы ты молчала.

— Ясно, — поджимаю губы и иду дальше.

Гордей пыхтящим кабаном прется за мной. Я опять останавливаюсь. Он — тоже. Я молча оборачиваюсь.

— У тебя фонарик, детка, а у меня его нет. Светоносная ты моя… — икает и тяжело выдыхает, отмахиваясь от комаров. — Детка.

А меня от “детки” озноб пробирает.

Под одним из кустов садовник свекров забыл секатор и перчатки. Я на суде могу прикрыться состоянием аффекта, если сейчас воткну секатор в шею Гордея несколько раз?

— Я тебе не детка, — цежу я сквозь зубы.

Глава 15. Дорогая моя жена

— Точно, ну какая же ты детка, — цыкает Гордей. — Дорогая же… тебя не тошнит от этого слова? — медленно повторяет. — Дорогая… дорогой, — а затем копирует мои интонации, — дорогой, я сегодня с подружками на встречу побегу.

А после вскидывает руку, имитируя женскую позу кокетливого превосходства. Это одновременно нелепо и жутко. Здоровый мужичище изображает женщину с явными проблемами в координации.

— Я себя так не веду.

— Ведешь.

— Нет.

— Да.

— За что ты меня так ненавидишь? Или Вера права? Я встала между тобой и ею, и ты женился на мне, потому что я дочка друзей твоих родителей, которые сказали, что надо жениться на этой хорошей девочке?

— Вот ты кем меня считаешь? Тем, кто женится по указке родителей? Верочка спизданула хуйню, а она тебе понравилась, да?

— Я просто хочу понять…

— Понять! Нахуя тебе все это понимать, Ляля?

Замолкаю. Действительно, а зачем мне все это понимать? Для чего? Увидеть свои ошибки?

Нет. Я не кидала его в постель к Вере и не принуждала к сексу с ней.

Понять Гордея?

Нет. Я не пойму, почему он полез на другую бабу, что бы он ни сказал сейчас. Не пойму и не приму.

Я хочу его извинений, раскаяния, но не для того, чтобы простить, а чтобы почувствовать хоть ненадолго свое превосходство в ситуации, в которой меня втоптали в грязь.

Я хочу его унижений. Я хочу реванша, в котором я красиво пну его и плюну, отказав в прощении.

Я хочу, чтобы он остался в луже со своей Верочкой и рвал волосы на всех доступных местах, сожалея, что потерял меня.

Я хочу наказать его.

Вот оно. Я требую наказания, ответного удара, который размажет его, а не понять. Я не хочу понимать, потому что жопой чую, что ждет меня полный пиздец, а не просто развод.

— Что ты замолчала, дорогая?

Отступаю.

И дело не в том, что я, такая и растакая, сама виновата в изменах мужа. Тут что-то другое. Черное, липкое и с гнилым дыханием. И коснется оно не только меня и Гордея, но и других.

— У меня вопрос, дорогая…

— Нет.

— Ты же хотела поговорить, — надвигается на меня тенью, что угрюмо пошатывается. — А я пьян и завтра нихуя не вспомню.

— Оставь меня… Мы все решили, Гордей. Мы разводимся. Переждем время для детей и разойдемся, — хрипло шепчу я. — Я думаю, что можем упустить причину, почему разводимся.

— Кто тебе сказал обо мне и Вере?

— Уходи.

— Алла?

Я молчу и отступаю дальше, крепче сжимая телефон.

— А Аллочка у нас… мммм…. принеси-подай у моего отца работает, да?

— Работала… Она уволилась пару лет назад.

— И не пришла на похороны? — Гордей все ближе и ближе. — Почему?

— Отвали…

— Почему?! — гаркает Гордей. — Почему ее не было?! Отвечай!

— Я не знаю! Не знаю!

Гордей кидается ко мне. Неуклюже хватает меня за шаль, теряет равновесие и мы падаем на влажную землю.

— Какова вероятность, — шипит он мне в лицо, и у меня глаза слезятся от резких алкогольных паров, — что она и моему отцу нажужжала в уши обо мне и Вере, а? Какова вероятность?!

Задыхаюсь. Шуршат кусты, раздается тяжело покряхтывание и кто-то стаскивает с меня разъяренного Гордея:

— Да чтоб тебя, — раздается пьяный голос Пастухова. — Отстань от девочки. Гордей, мать твою!

— А, может, это твоя Вера постаралась?! — вскакиваю на ноги и кидаюсь к Гордею, но его толстый дружок отпихивает его в сторону и ловит меня на полпути. — Может, она звякнула твоему папе и обрадовала, что он станет дедушкой?

— Да тихо ты… — ворчит Пастухов. — Ты тоже, что ли, успела намахнуть?

— Вера тупая! — рычит Гордей в ответ. — А тут сыграно, дрянь ты такая, как по нотам!

Пастух мягко отталкивает меня, обратно к Гордею разворачивается и тащит его прочь:

— Все, успокоился, успокоился… Гордей, блять, мы падаем!

И они падают в розовые кусты с невнятными матами и хрустом стеблей. Поправляю шаль на плечах и в шоке молчу.

— Это пиздец, Гордей, — тяжело вздыхает Пастухов, — у меня вся жопа в колючках.

‍

Глава 16. Цветочек

— Алиса спать легла, — говорит мама, когда я захожу на кухню.

— Папа?

— И папу уложила, — мама зевает и подпирает лицо кулаком. — Я его просила Пастухова не звать.

— Гордей и это боров сейчас в кустах лежат, — сажусь за стол и скидываю шаль. — Я так хотела всего этого бардака избежать…

— Где Пастухов, там всегда цирк, — мама с неприязнью кривится, — а он главный клоун.

Опираюсь локтями о столешницу и прячу лицо в холодных ладонях.

Так и хочется попросить маму, чтобы она взяла на себя контроль детей, а сама бы я спряталась одна в тихий уголок, чтобы никто не трогал.

И было бы неплохо, чтобы кто-нибудь взял нас с Гордеем и развел, объяснил все детям, и мы пришли в себя уже не в браке.

— Такая трагедия…

В груди поднимается лютая злость на эти слова, будто меня покусал Гордей и заразил тем, что отравило и его.

Я не хочу больше слушать все эти причитания.

Не хочу размышлять о “такой трагедии” и не хочу видеть слезы.

Мне кажется, что аж кости хрустят от ярости на тихий голос мамы: